Жванецкий Михаил
Верлибры
Михаил Жванецкий
Верлибры
Предисловие Валерия Краснопольского
Всезнающий читатель, прочитав заглавие этой публикации, скорее всего не поверит своим глазам. Михаил Жванецкий - верлибрист? Может, еще скажете, что он поэт? Жванецкий пишет вроде бы доступным языком, правда, умея "высекать" из него философские парадоксы. И читает оригинально, не как все. И народу это нравится. Конечно, мало кто читал его произведения с листа, в основном, воспринимали на слух. Книг его не достанешь, да и зачем читать, если слушать приятней и смешней?
Давайте все же прочтем, попытаемся выяснить, как пишет этот автор. И убедимся, что верлибр Жванецкого - это не парадокс. Споры о верлибре, особенно русском, не утихают среди теоретиков до сих пор. Потому что верлибр неуловим, как ветер, трудно изучаем и мало понятен читателям, привыкшим к ритму, рифме, строфе. У Михаила Жванецкого есть свой неповторимый ритм, его прозу отличают высокая смысловая нагрузка на каждое слово, ритмическая законченность каждой фразы, тонкое чувство интонационных периодов строки, без которых истинный верлибр невозможен. Постоянно балансируя на грани поэзии и ритмической прозы, умело владея формой, Жванецкий в критические моменты виртуозно уходит от банальных логических и ритмических ходов. Нельзя сказать, что всего этого не было в многочисленных примерах русского верлибра, особенно в переводах поэтов-классиков, переносивших на нашу почву стихи европейских поэтов, где верлибр очень популярен. Но немногие из этих переводов стали явлением русской поэзии. Уж слишком тяжелы были верлибры для восприятия читателей, привыкших к легкости русского стиха, изяществу рифм и размеров, богатству интонаций. Поэтому верлибр так и остался в арсенале поэтов, стремящихся к изысканности и модерности, а не к широкой аудитории читателей.
Феномен Михаила Жванецкого показал, что у верлибра в России большой потенциал, он может быть понятен большинству, востребован многими, нужны только талант и умение донести свое произведение до слушателя и читателя. Отдадим должное автору ниже приведенных верлибров - он в этом преуспел. Мы печатаем их в авторской редакции, не меняя строфику.
А в заключение хочется отметить, что верлибры Жванецкого выросли не на пустом месте. Достаточно вспомнить хотя бы Даниила Хармса. Вот один из его верлибров "Страшная смерть":
Однажды один человек, чувствуя голод,
сидел за столом и ел котлеты,
А рядом стояла его супруга и все говорила
о том, что в котлетах мало свинины.
Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда
не почувствовал где-то в желудке
смертельную тяжесть.
Тогда, отодвинув коварную пищу,
он задрожал и заплакал.
В кармане его золотые часы перестали тикать.
Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился,
Уши его упали на пол,
как осенью падают с тополя желтые листья,
И он скоропостижно умер.
На наш взгляд, он весьма близок по духу верлибрам Михаила Жванецкого, отмечающего в марте свое семидесятилетие.
Валерий КРАСНОПОЛЬСКИЙ
ЛЕНИНГРАД. 1978
Не жить с тобой, хоть видеть тебя.
Холодный май. Дожди. Несчастья.
Запреты. Преданные женщины. Робкие цветы.
Белое небо, лужи, озера, лужи, улицы насквозь,
солнце вдоль улиц. Люди поперек. Магазины поперек.
Несчастья. Запреты. Дворцы. Древние кинотеатры.
Обложное небо.
Водка. Маленькие мальчики пьяные.
Маленькие девочки пьяные.
Грибы в шапке у синего, у лилового.
Черешня у приезжих в руках.
И во ртах. У приезжих.
Клубника. Во ртах. В посылках.
Черешня. Груши. Хурма. Цветы.
У приезжих в руках и на прилавках мясо мороженое.
Слезы. Несчастья. Запреты.
Темень в царских окнах.
Четыре светлых окна на дом.
В Дачном. В Купчино. В Ульянке.
Гаснет последнее в одиннадцать тридцать.
А белое небо.
И слезы. И несчастья. И запреты.
И сладкий воздух на Обводном.
И тракторы на мосту от Кировского.
Интеллигенция тихая-тихая.
Поддерживающая в несчастье. В запретах.
Уходим. Улетаем.
"Южнее, западнее". Уходим.
И балет.
Балет танцует от стен, от домов, от белого неба,
от ансамбля и площадей.
От капителей и портиков.
Тающий балет.
Машины, приближающиеся по мокрому.
И проезжающие. В другие места.
От запретов. От несчастий. От обложного неба.
От черешни в зубах у приезжих.
От влипающего в душу неба.
От влипающего в душу моря.
От влипающих в душу асфальтовых улиц и площадей.
От того, что лежит под ногами, и ноги в слезах.
У всех.
Мое несчастье. Мои запреты. Мой слух.
Мои бьющие отсветом мокрые камни.
Уехал - приехал.
Понял - не понял.
Не лезет в маленькую душу целый город.
Не лезет!
Слезы мои. Несчастья. Запреты.
Глухие, как дальний поезд.
Целуй меня. Несчастье мое.
Целуй меня за то, что не могу покинуть тебя.
И чахну в твоих объятиях.
От кашля. От водки.
От туберкулезной любви. От выпученных глаз...
Целуй меня...
Я дохну...
Целуй... Это долго.
МОЛИТВА
Умоляю тебя, оставь их.
Пусть их не тронет.
Каждый день с ними дорог мне.
Недостоин я просить.
Если разрушаешь мое здоровье - пощади их.
Мне страшно за себя только их глазами.
С ними в мою душу входит покой.
Дни становятся ясными, смех простым, остальное - посторонним.
Пощади их.
Они тебя несут в себе.
Все человечное - твое.
Не твое - все ложь.
Чего во мне и моих товарищах...
Ибо ищем выгоду после слов.