Готовя свой режим угнетения, господствующие круги Германии и их военная клика придавали также большое значение ведению психологической пропагандистской войны, направленной на идеологическое подчинение других народов. Использование ее еще в мирное время должно было служить целям подготовки войны с применением оружия. С началом военных действий планировалось усилить психологическое и пропагандистское воздействие, не считаясь ни с какими ограничениями. Особое значение придавалось разлагающей пропаганде среди гражданского населения вражеской страны. В указаниях Верховного командования вермахта, изданных в 1938 и 1939 гг. для вновь созданного органа его военной пропаганды — военно-пропагандистского отдела Верховного командования вермахта, эта задача стояла на первом месте. В этих указаниях речь шла прежде всего о служебной инструкции Верховного командования вермахта летом 1938 г. по вопросу о создании и задачах военных органов пропаганды, а также об основном распоряжении Верховного командования вермахта относительно пропаганды с началом войны[31].
Если рассматривать эти приготовления, учитывая подстрекательскую антикоммунистическую и шовинистическую пропаганду среди личного состава вермахта, а также муштру, доводящую до слепого, бездумного послушания, то станет ясно, что в лице вермахта был создан военный инструмент для тщательного осуществления милитаристских планов фашистского немецкого империализма.
Эта подготовка к ведению войны за мировое господство варварскими методами уже проявилась в период агрессивных военных кампаний осенью 1939 г. и до начала 1941 г. Массированные налеты авиации на открытые города и другие гражданские объекты, беспощадное разрушение захваченных населенных пунктов, казни военнопленных, убийства гражданского населения сопутствовали наступлению фашистских армий.
Такой же в основе своей была и роль вермахта как оккупационного органа: насаждать «новый порядок» всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Правда, его участие в проведении оккупации выражалось различно — в зависимости от конкретных целей оккупационного режима, а также сил и средств, необходимых для их реализации; в том числе, не в последнюю очередь, от развертывания и силы народного сопротивления в отдельных странах. Однако в каждом случае военные органы призваны были быть надежной, опорой и действенным инструментом фашистского режима угнетения. Военные органы несут особую ответственность за преступные действия против населения тех стран и областей, в которых они временно или постоянно совершали как оккупанты свои насильственные действия.
Террор, чинимый ими совместно с другими органами фашистского исполнительного аппарата, а также подавление народного сопротивления в этих странах находили свое выражение не только в варварском обращении с пленными или в так называемых карательных операциях против населения, но и в ряде специфических мероприятий по уничтожению. Прежде всего речь идет о преследовании коммунистов и других прогрессивных сил. В приказе Кейтеля от 16 сентября 1941 г. «О повстанческом коммунистическом движении в занятых областях» указывалось, что за гибель одного немецкого солдата разрешалось замучить от 50 до 100 коммунистов[32]. Следует сказать об участии военных оккупационных органов в уничтожении еврейского населения, как это имело место в Сербии и Греции, а также об осуществлении программы германизации[33].
Генерал Фридерики, уполномоченный вермахта при рейхспротекторе в Богемии и Моравии, так, например, комментировал цели программы перемещения и уничтожения в отношении чешского народа: «В этом направлении мы отныне постоянно будем следовать». Он указал на меморандум, подготовленный им уже в июле 1939 г., в котором он пришел к тем же окончательным выводам, что и фон Нейрат и К.Г. Франк[34].
Именно в восточных и южноевропейских странах, в соответствии с целями правящих кругов Германии, террор, проводившийся также и военными органами, принял особые размеры. В обвинительном акте Нюрнбергского процесса отмечаются преступления военных властей в Югославии: убийства, жестокое обращение, угон военнопленных и других военнослужащих, а также гражданского населения на принудительные работы, открытый грабеж имущества, преднамеренное разрушение городов и населенных пунктов и другие жестокости и преступления[35]. Такой же зверский режим террора установили военные власти фашистской Германии и в Польше. Только с 1 сентября по 25 октября, когда они пользовались в оккупированных областях неограниченной властью, значительную часть творившихся там преступлений против населения следует отнести, как это подробно доказал польский историк Симон Датнер, на их счет[36]. Позже, как фактически, так и формально, военные органы, независимые от гражданского управления, также принимали активное участие в акциях террора и уничтожения польского населения. Их роль особенно возросла с лета 1942 г., когда была издана строжайшая директива Гитлера и главного командования сухопутных войск с требованием сломить народное сопротивление. Директива, в частности, предусматривала соучастие в так называемых акциях «по умиротворению», с которыми были связаны различные массовые репрессии, такие, как расстрелы людей и сожжение дотла населенных пунктов. Более того, подразделения и части главнокомандующего в генерал- губернаторстве (с осени 1942 г. — военное командование генерал-губернаторства) не раз привлекались для помощи полиции по угону польских граждан на принудительные работы в Германию и в концлагеря, а также для проведения акций по уничтожению еврейского населения. Подразделения вермахта участвовали в подавлении восстаний в варшавском гетто, в лагере смерти Собиборе, а также в период Варшавского восстания в августе 1944 г.