Но не такие офицеры, как Штиф, Бласковиц и Улекс, составляли в вермахте большинство. После разгрома Франции, который приписывался «гению» Гитлера, его авторитет в войсках возрос настолько, что даже робкие голоса протеста умолкли. В приказе Браухича от 25 июня 1940 года говорилось: «Преисполненные доверия, мы сплотимся вокруг фюрера, который нес политическую и военную ответственность и как верховный главнокомандующий и первый солдат Германского рейха вел нас к победе. Он поведет нас дальше.
Он навеки обеспечит будущее рейха, ведь его сухопутные войска верны ему и всегда готовы к любой службе».[96]
Для самого Гитлера разгром Франции ознаменовал начало новой фазы «территориального окончательного решения» (июнь 1940 — лето 1941 года), связанной с планом расселения на Мадагаскаре около 4 миллионов евреев из Европы. Для подготовки переселения в Польше были созданы гетто, задуманные как временные места обитания евреев. Из-за нечеловеческих условий существования, голода и эпидемий смертность обитателей гетто вскоре приобрела массовый характер, а в СС созревали планы массового уничтожения. В это время высшие офицеры вермахта в Польше уже не требовали прекратить геноцид евреев, а отдавали совсем другие приказы. Так, в июле 1940 года командующий 18-й армией генерал-полковник Георг фон Кюхлер на том основании, что достижение германских целей на Востоке «требует особенно строгих мер» со стороны «известных подразделений партии и государства», приказал «заботиться о том, чтобы все солдаты и особенно офицеры армии воздерживались от всякой критики проводимой в генерал-губернаторстве борьбы с населением, например, от критики обращения с польскими меньшинствами, евреями и церковью».[97]
Весной 1941 года вермахту понадобилось большое количество квартир для размещения новых воинских частей. Военные органы власти приступили к изгнанию евреев из их жилищ, после чего бездомных либо вывозили за пределы городов, либо помещали в гетто. Военнослужащие вермахта были хорошо информированы о положении польских евреев, об условиях их труда и жизни в гетто. Так, комендант одного из транзитных лагерей для военнопленных майор Иоганнес Гутшмидт так рассказал в своем дневнике о польских евреях в мае 1941 года: «Евреи живут в гетто. Можно видеть евреев в кафтанах с длинными бородами. Евреи и поляки получают очень мало еды. Когда поезд остановился в Варшаве, к нам подошли около сотни детей и стали просить хлеб. Здесь, во всем генерал-губернаторстве, евреи, кажется, умирают с голоду, и у поляков дела идут ненамного лучше». 25 мая Гутшмидт ездил на автомобиле по огороженному стеной Варшавскому гетто, в котором к этому моменту было зарегистрировано более 442 тысяч человек. После экскурсии он аккуратно напечатал на страничках из перекидного календаря: «Все гетто перекрыто барьерами, и ни один еврей не может покинуть гетто без полицейского сопровождения. Среди них можно увидеть безумные лица. Пожилые носят кафтаны и длинные бороды. У евреев есть собственная администрация, собственная полиция, еврейский бургомистр, еврейские пролетки, которые ездят только в гетто, даже еврейские трамваи и так называемые третомобили. Это трехколесные велосипеды, которые впереди имеют мягкую скамью для двух человек, а сзади — для водителя, который сидит на своем велосипедном сиденье. Такие же третомобили есть и за пределами гетто в городе. У них есть даже таксометры. Так как гетто очень большое, то его нельзя полностью отгородить от города. Поэтому трамваи и автомобили ездят через гетто. Но никому нельзя выходить, а евреи не могут пользоваться этими трамваями. Гетто занимает примерно 1/3 всего города. Евреи выглядят очень опустившимися, и все же у многих из них, наверное, есть много денег. Конечно, среди них есть адвокаты и врачи. У каждых из четырех ворот стоят по двое полицейских и один немецкий полевой жандарм. Кроме того, внутри гетто действует и тайная полевая полиция.