На пятый день он сделал Верне предложение. Расписаться можно было бы не откладывая — ему дадут разрешение старшие офицеры. Потом Верна вернулась бы в Штаты и жила в его семье, пока не кончится война, а потом он тоже вернется и они будут вместе.
Верна высвободилась из его объятий и сказала:
— Ничего себе… Уолтер, до чего ты милый. Будь моя воля…
Он взял Верну за руки и держал их, чтобы прибавить убедительности своим словам.
— А что мешает, малыш? Я тебя обожаю, сама знаешь. Все сделаю, чтоб только ты была счастлива. Ты ведь любишь меня, правда?
Она взглянула на Уолтера, увидела умоляющие ярко-голубые глаза на загорелом лице, и у нее перехватило дыхание. Она сказала со всей искренностью:
— Знаешь, Уолтер, я тебя так люблю, что хоть плачь.
— Тогда чего же не пожениться, малыш? Давай, я все устрою…
Верна отняла руки.
— Я никак не могу, миленький. По-честному. Мне надо о поприще думать, понимаешь?
Молодой капитан уставился на нее изумленно, обдумывая непредвиденное затруднение, но быстро нашел выход.
— Понимаю, малыш. Ну еще бы, конечно. Поженимся, и выступай себе дальше. Я у тебя на пути стоять не буду. Хочешь этим заниматься, пока я не вернусь, — пожалуйста…
Верна не смотрела на него.
— Да не в этом дело, Уолтер. Просто когда делаешь актерскую карьеру, вообще нельзя выходить замуж.
— Здрасьте, с чего бы это? Полным-полно замужних актрис.
— Ну да, но это не надолго. Все разводятся. Ты такой милый, Уолтер, я бы не хотела впутывать тебя в эти дела.
— Да почему впутывать, малыш? Я не собираюсь с тобой разводиться. Чего разводиться, если нам хорошо вместе.
Верна вызвала в воображении знакомые картины будущего, картины, которые нарисовала себе давным-давно и которые были для нее более настоящими, чем действительность: она в мехах и нарядах, она в собственном лимузине с шофером, ее имя, сияющее огнями. Ей даже показалось, она может прочесть заголовки будущих газетных сплетен: «Верна Вейн, звезда Бродвея, решила начать с чистого листа. Они с ее избранником прожили этот год порознь». От этой мысли у нее пробежали мурашки. Она сказала Рубану:
— Ну, как ты не понимаешь, Уолтер! В театре все иначе. Когда я стану звездой…
И принялась рассуждать о великом будущем, которое ее ожидало, и о жертвах, которые должна принести ради этого. Она так верила, что убедила и Уолтера. С упавшим сердцем он почувствовал, что теряет Верну. Ему нечего было предложить ей, кроме самого себя, руки и сердца, и, тяжело вздохнув, он признал, что захотел слишком многого. Блестящий мир славы, который ждет Верну, не для таких, как он. И Рубан еще сильней восхитился ею.
В ту ночь, когда после концерта Верна осталась у Рубана в части, начался ракетный обстрел. Они прислушивались к вою, жужжанью, клацанью беспилотных самолетов-бомб в ночном небе, и Верна задрожала. Уолтер обнял ее и сказал: «Ну что ты, детка, не бойся. Сюда они в жизни не долетят».
Но он ошибся. Одна ракета упала в нескольких сотнях ярдов, вслед за ее омерзительным свистом наступила страшная, напряженная тишина, которая разрешилась оглушительным грохотом взрыва, пошатнувшего здание, и ночь наполнилась криками и звоном разбитого стекла.
Верна прильнула к Рубану, истошно крича: «Господи, как страшно! Пожалуйста, обними меня крепче, закрой мне глаза, пожалуйста, зажми мне уши. Мне так страшно, я больше не выдержу».
Рубан обнял ее еще крепче, прижал ее лицо к себе. Он целовал Верну и пытался унять ее дрожь, а когда она ответила на поцелуй, сказал: «Слушай, ты же просто бедное перепуганное дитя. Я тебя буду беречь. Ты теперь моя».
Она осталась до утра. Благодарность соединялась в ней с желанием, любовь — с потребностью найти избавление от страха и одиночества. Уолтер неверно понял пылкость и искренность, присущие Верне, и наутро опять заговорил о женитьбе.
Но тьма рассеялась, уступив место погожему дню, в синем небе весело засветило солнце, и, когда от воспоминаний о ночном кошмаре не осталось и следа, Верна снова принялась толковать о своем поприще. Уолтер милый, славный, она страшно его любит, но обязана думать о будущем.
Она оставила его несчастным и сбитым с толку. Он не мог понять ее, не мог связать воедино будущую звезду, которой, как ей удалось его убедить, она сделается, и дрожащее от страха дитя, прижимавшееся к нему в поисках защиты.
Спустя два дня бригада переехала в отвоеванный Аахен.
И там Морин Перл спросила у Верны:
— Ну что тот красавчик из Льежа? Жениться предлагал?