Разговор с Драгом[ировым]. На меня он произвел впечатление очень ординарного генерала. Никакого биения мысли не чувствуется. Он указал, что когда он уезжал из Ростова, то никакого разговора о продолжении научной работы Акад[емии] не было. Дело было ясное, и он в этом смысле говорил с Ден[икиным]: только хранить имущество, м[ожет] б[ыть], передать в унив[ерситет] св. Владимира, пока университеты не выскажутся об открытии филиала в Киеве Российской Ак[адемии] н[аук] для изучения того, что нельзя изучать вне местности. Он ничего не знает о новом повороте и решении Ос[обого] сов[ещания| официально и потому предлагал мне только средства для поддержания работы Ком[иссии]. Я отказался, и в конце концов мы условились: вношу примерную смету и в счет нее 150 000—200 000 р. Немедленно. Просил, и, кажется, подействовало, чтобы до получения указаний из Ростова они эту смету не кромсали. Очевидно, все очень непрочно. Драг[омиров] (как, кажется, и Министерство) хочет очень ограничить права и распоряжения Ком[иссии] и ограничить научн[ые] раб[оты]. О печатании на укр[аинском] «малор[оссийском]» яз[ыке] я ему сказал (Спект[орский], который был, одновременно указывал о печатании на рус[ском] яз[ыке]), Др[агомиров], не знаю, сознательно или нет, возражал только вообще против печатания, как сейчас несвоевременного.
Мне кажется, что все попытки мои отстоять сейчас работу Академии кончатся крахом, и в той или иной форме мне придется пойти на разрыв. Но с другой стороны — кто знает будущее?
Я почувствовал из разговора с Др[агомировым], что я одержал в Ростове неожиданную победу. У Деникина с Драг[омировым] было решено другое, и Пав. Ив. [Новгородцев] Драг[омирова] понял иначе.
Сегодня работал хорошо над жив[ым] вещ[еством]. Все время нахожу новые и новые недочеты: отделывал главу ll-ую и о меди. Работал и над геохимией (переделывал о химич[еских] областях).
Написал заметку об А. А. Голгофском. Сделано в работе мало – а уже все некрологи. Раньше Наумович 12.
Заседание Сов[ета] Ком[иссии] произв[одительных] сил. Предложение Эсманского - о посылке в Ростов лиц, связанных с работой Ком[иссии], заслуживает развития. Обратиться к разным ведомствам о поддержке.
Заседание вр[еменной] ком[иссии] в связи с осмотром здания. Представители Леваш[овского] пансиона гораздо мягче. Чем вызвано?
В городе все-таки многие не верят реальному улучшению. Я думаю, отчасти от того, что не учитывают положения общего. Взятию Петрограда многие не верят.
Вчера приходила жена Секунды, вместе со служащей в Академии Мар. Вас. Лев., относящаяся очень хорошо к Ниночке. Мужа Секунды — типичного австрийца-галичанина арестовали. Пытаюсь хлопотать.
Обедала Вера Ив. Пожарова, больная, несчастная, без руки и ноги, с трепанацией черепа. Когда-то она пыталась кончить самоубийством. Ее очень поддерживала Нюта. Это один из тех случаев, на которые обращали внимание такие люди, как Нюточка. Здесь нужна деятельная человеческая, индивидуальная помощь. Как ей быть? Чем жить? Все разрушено – и санатории, и больницы. Старые состоятельные люди лишились средств – новые богачи ничего на это не дают. Опять самоубийство, как говорит она? Мне кажется, здесь надо опять пойти по пути активной помощи.
Читаю последние дни ряд киев[ских] газет и вижу, что как будто вновь выходит общество из апатии; все более начинает к ним проникать сведение о вне нас происходящем. Неужели скоро опять свяжемся с миром? Через Петроград и Варшаву?
В одной из газет речь Струве в Ростове. Поднял новый тезис – государственная регламентация кончилась – все дело в частной инициативе. Никто не предвидит сложного хода событий. Еще недавно – когда Стр[уве] издавал информации об экон[омической] жизни Запада – он думал, что после войны будет рост государственного регламентирования экономической жизни. А теперь нас научили и твердые цены, и большевики.
Такие случаи, как Пожаровой: кормить еженедельно семи семьям.
22.Х/[4.ХI.1]919
Холодно в квартирах – все в шубах. Почти нигде не топят. У нас 5 – 6. Сижу б[ольшей] ч[астью] в академии, где тоже не очень тепло – но терпимо и можно работать. Это все отражается на настроении. А рядом с этим тяжелое настроение Киева, где скопились черносотенники и власть пробует вести свою политику, как будто сейчас можно делать то, что делалось при Александре III. Никто не верит Драг[омирову] и всюду вылезли Шульгины, Савинковы и К°.