Однако продолжим читать письмо к Наталии Егоровне: «С другой стороны, в этой работе я как-то спокойнее смотрю на окружающее, ибо я сталкиваюсь в ней с такой стороной жизни, которая сводит на нет волнения окружающего, даже в такой трагический момент, какой мы все переживаем. Перед всем живым мелким кажется весь ход истории».
И тем не менее она, история, снова не замедлила властно вторгнуться в дела человеческие.
Глава двенадцатая
«РАЗВЕРТЫВАЕТСЯ НЕБЫВАЛАЯ В ИСТОРИИ КАТАСТРОФА»
Всего две недели продолжался побег в Шишаки. В двадцатых числах августа пришла телеграмма от Сергея Федоровича Ольденбурга. Тот сообщал, что назначен министром просвещения в новом составе правительства, и предлагал занять должность товарища министра.
Что делать? Как раз сейчас, когда ему так нужно спокойствие, а по-доброму надо бы вообще уйти от всех ненаучных дел и сосредоточиться на рукописи! Его дело — новые горизонты мысли. Они не менее важны, чем текущая на глазах история. Да и кто знает, что меньше, что больше? Кто помнит, что происходило в Италии в 1633 году? А ведь и тогда рушились государства, поднимались стихийные народные движения, войска осаждали города. Лилась кровь, и тысячи людей втягивались в воронку бедствий. Но все позабылось, и никто, кроме историков, не помнит подробностей. Зато все знают слова, сказанные в 1633 году одним немолодым человеком: «А все-таки она вертится!» Может, и слов-то не было. Может, это — легенда. Но легенда не случайная, не художественная, она знаменовала начало совершенно нового взгляда на мир, который вскоре и покорил необоримо всю просвещенную Европу.
Чем именно будут помнить 1917 год?
Опять приходится выбирать между миром вечных истин и суетой обманчивой жизни, ее мельтешением.
Но, с другой стороны, разве не о том они мечтали буквально со студенческих лет, когда думали, что можно изменить общественный строй распространением образования? И вот они с Сергеем — на месте ретроградов Делянова и Шварца. Чего же еще желать? Они победили.
К тому же 12 лет в партии тоже многое значили. Нельзя оставлять друзей в трудную минуту. Много позднее в «Хронологии» вспоминал: «…не имел мужества отказаться, т. к. сознавал свой долг не оставлять людей, партию в общем деле»1.
Смущала только непрочность положения, если не сказать хуже. Все еще цепляясь за остатки здравого смысла, страна катилась под откос.
Есть, правда, обстоятельство, о котором знал он один, о котором давно размышлял. И которое неизменно подтверждалось на практике. Никогда в истории достигнутый однажды уровень образования и распространения знаний не снижался. Могли рушиться государства и города, но знания не шли вспять. И то, что удавалось сделать, не зависело от случайностей всяческой борьбы. Знания — они не от государства.
Выехав в Петроград и приняв должность, Вернадский взялся за высшие школы и научные учреждения. «Я столкнулся здесь с чрезвычайной случайностью распределения высших учебных заведений в нашей стране и чрезвычайной редкостью и случайностью больших центров научной работы, не связанных с высшей школой.
В короткое время, пока мне пришлось здесь работать, был открыт Пермский университет, подготовлявшийся еще годами до революции… Поднят был вопрос о создании новых академий наук. Я помню, что этот вопрос мы обсуждали вместе с моим старым другом академиком Н. Я. Марром», — вспоминал в «Хронологии»2.
Глубинные основания реформы образования и научного освоения территории страны Вернадский сформулировал в большой статье, напечатанной в «Русских ведомостях» 22 и 23 июня. Революция не должна привести к распаду России, как единого государства, пишет он. Многие не принимают в расчет, что есть общность более могучая, чем государственность, — научное единство территории. Сохранение единого государства и национальное возрождение не противоречат друг другу, если решаются научным путем. Наука больше всего способствует международному пониманию. Ненасильственно и самым прочным способом она связывает людей и народы. И если ранее, в начале их деятельности, именно частный почин в деле народного образования и науки обеспечивал быструю цивилизацию страны, то теперь, когда строй менялся, государственная организация подхватывает общественную инициативу. Это показала уже война, организация КЕПС, в частности. Теперь он пишет: «Едва ли кто может сомневаться, что возможные достижения научной деятельности и научного творчества человечества превышают в несравненной степени то, что сейчас достигнуто, если только организация научной работы выйдет из рамок личного, частного дела и станет объектом могущественных организаций человечества, делом государственным»3.