Мне кажется, что все мои попытки отстоять сейчас работу Академии кончатся крахом, и в той или иной форме мне придется пойти на разрыв. Но с другой стороны — кто знает будущее?»41
В ноябре наступили холода. На Тарасовской Вернадский только спит, спасается в академии. Нищают. Продали его фрак. Владимир Иванович не представляет, когда он может понадобиться теперь. Иногда какие-то деньги дают знакомые в долг. Он пытается работать, но тревога, захватывающая домашних и окружающих, передается иногда и ему. Если придут красные, они во фронтовой обстановке не будут особенно разбираться в тонкостях его особой позиции, в попытках примирить и спасти русскую и украинскую культуры, а примут во внимание хотя бы его летнее исчезновение из города, возвращение с белыми войсками и поездку в Ростов. Он слишком на виду.
И чтобы не попасть в прифронтовые ужасы, решает снова уехать в Ростов. А по дороге завезти Наталию Егоровну и Нину в более безопасную, как ему кажется, Полтаву.
Оставляет все дела по академии Крымскому. Отдает ему на сохранение рукопись по живому веществу, которая распухла уже до 1200 страниц. Собрав все пожитки, 23 ноября Вернадские с Прасковьей Кирилловной выехали к Старицким в Полтаву. Оставив своих, он среди грабежей и восстаний продолжил непростой путь, попав сначала в Харьков.
После его отъезда Наталия Егоровна и Нина, захваченные великой паникой при приближении красных войск и оставив больную Прасковью Кирилловну у Старицких, тоже сели в поезд, идущий на юг. 4 декабря на станции Лозовая их пути пересеклись. Георгий вспоминал, что Нина увидела знакомого, который сказал ей, что Владимир Иванович сидит в соседнем поезде. У них было всего несколько минут встречи. Он направился в Ростов, они — в Новороссийск, чтобы оттуда добираться в Крым.
Встреча просто невероятная, но вполне в духе всего непредсказуемого времени.
В Ростов Вернадский прибыл 7 декабря. Узнал, что законопроект об академии стал законом, но все обессмыслилось в наступающей катастрофе. Да и бюрократия похуже, чем была при царе, не мог найти документов, никто не вел протокол.
Говорят, что пал Киев. Мысль: что с рукописями? Положение отчаянное. Все рушится и рвется. И главное, как раз сейчас, когда он так полон планов, мыслей, желаний, внутренней энергии. Дневник 7 декабря: «А впереди столько мыслей, столько новых достижений! И так ясен путь дальнейшей работы. Я хочу в случае крушения Киева и Харькова ДА — работать — рукописи остались в Киеве — над обработкой темы — над “Автотрофным человечеством” — последней главой “Живого вещества”. Она едва набросана, и над ней можно работать независимо от рукописи. Если даже рукописи и пропали — работа моей мысли не пропала, и она сама по себе составляет нечто целое и живое. И сказывается не только во мне, но и в окружающем»42.
Неожиданно в Ростове его отыскал член-корреспондент Российской академии наук ботаник Владимир Митрофанович Арнольди и предложил возглавить работу по геохимическому исследованию Азовского моря. Есть возможность под нее добыть средства.
Вернадский загорелся было мыслью применить свои геохимические идеи для практических, прикладных надобностей. И все это на фоне бегства всех и вся. Он попадает в Новочеркасск, заезжает на два дня в Екатеринодар, делает доклад и пишет специальную записку о геохимическом исследовании Азовского моря. Дневник: «Я сейчас полон всяких планов организации, если это дело удастся. Удивительно, как складывается моя научная работа. Сейчас все глубже вдумываюсь в вопросы автотрофности организмов, и автотрофности человечества, в частности. Здесь в автотрофности одна из загадок жизни. Стоит перед мыслью красивый образ Кювье о “жизненном вихре” (turbillion vital) (отражение картезианства?) — о его причине. Надо смело идти в новую область, не боясь того, что уже в мои годы кажется это поздним. Жизнь — миг и я, живя мыслью, странным образом живу чем-то вечным»43.
Уже во второй раз возникает слово «автотрофность» — способность живых организмов напрямую, без посредства других живых организмов утилизировать энергию Солнца. Так устроены растения, многие микроорганизмы. Другие — гетеротрофы — должны употреблять живые ткани, чтобы получить энергию. Но при чем здесь человечество? Оно же явно употребляет в пищу растения и животных. Через два месяца напряженных размышлений на эту тему он запишет в «Мыслях и набросках» 1920 года: «5. Стремление человека к бессмертию, ужас смерти, чувство ее как чего-то противоестественного, имеют реальное основание. С точки зрения общих геохимических процессов смерть не является для людей необходимым, и весь общий порядок геохимических явлений может целиком быть неизменным при существовании человечества, индивиды которого умирают от всяческих случайных причин. Не есть ли это стремление показатель того приспособления, которое совершается сейчас в человечестве и в конце концов осуществится в автотрофном человечестве. Какие огромные последствия для всей жизни человека будет иметь такое состояние, когда смерть является не неизбежным, а случайным явлением. Как связать это с уменьшением рождаемости? Искусственное оплодотворение, но не уменьшится ли и эта возможность?»44