Тут они соединились с Сергеем Ольденбургом, который с целью усовершенствования в науках командирован университетом в Лондон. Разумеется, наговорились вдоволь. Братство, хотя и разбросанное по Европе и России — Шаховской в Весьегонске, Корнилов в Царстве Польском, Гревс в Питере, Федор в Твери, — но тесно связано, продолжает бурно обсуждать свои дела, живет общими интересами: благотворительностью, просветительством, решает мучительные моральные проблемы (внебрачные дети у Корнилова и Льва Обольянинова). Письма ходят по кругу. За один только 1889 год, подсчитал Вернадский, они потратили на переписку около 700 рублей.
Тогда же Сергей Ольденбург посетил умирающего Вильяма Фрея и привез ему уже известное письмо Шаховского.
Обо всем Вернадский сообщает жене.
В конце месяца, после заседаний конгресса, Вернадский едет еще на одну экскурсию — в Северный Уэльс. Попадает в группу с прибывшими из России учеными, и здесь среди разговоров и бесед на специальные темы, естественно, завязываются новые знакомства.
Среди них профессор Московского университета Алексей Петрович Павлов и его жена, палеонтолог Мария Петровна. Молодой минералог произвел хорошее впечатление на супругов своей эрудицией, большими запросами и серьезным отношением к делу. Знакомство оказалось очень важным, потому что именно Павлов пригласит Вернадского на кафедру в Москву.
И еще один подарок судьбы он получил в Англии, которому не придал особого значения и который тоже сыграет немалую роль в его жизни. Его приняли в члены-корреспонденты Британской ассоциации развития наук — самой влиятельной ученой организации англоязычного мира, знаменитой Би Эй.
Конгресс закончился, но путешествие его еще продолжается. В Мюнхен Вернадский возвращается через Бельгию и Германию. 2 октября побывал в Брюсселе, заехал еще в Моне, где осмотрел добычу фосфоритов. Здесь берет билет на пароход и красивейшим водным путем вверх по Рейну плывет в Баварию. 6 октября он уже у Грота.
В декабре встречал в Вене жену. Правда, недолгой была радость молодых супругов после столь долгой разлуки. Он везет ее в Сан-Ремо для лечения на курорте вместе с маленьким сыном. В Сан-Ремо под Генуей сложился «русский курорт», постоянно лечилось много русских, построена православная церковь. «Впервые видел растущие на свободе пальмы», — записывает наблюдатель-натуралист, видевший до того пальмы только в ботанических садах под стеклянными крышами.
На обратном пути из Генуи не мог миновать еще и Вероны, дабы осмотреть музеи.
Итак, совершен большой круг по Европе. Так же, как он умел проглатывать массу книг и усваивать их содержание, так и теперь успел «пролистать» массу музеев, коллекций и местностей, интересных в геологическом отношении. С педантичностью, организованностью, энтузиазмом продумывал и выполнял свой маршрут. Заранее запасался рекомендательными письмами к хранителям музеев и университетских коллекций, картами, путеводителями и специальной литературой. Благодаря хорошей подготовке брал точно и самое лучшее, делал массу полезных знакомств и с помощью местных гидов успевал во много раз больше, чем в одиночку.
Из крупных минералогических собраний Европы ему оставались неизвестными лишь северогерманские, чешские и скандинавские собрания. Но в голове у него начала складываться минералогическая карта Европы.
В начале марта 1890 года Вернадский распрощался с гостеприимным Мюнхеном и, взяв у Грота рекомендации, отправился в Париж. По плану, который он сам себе наметил или который возник у него, когда он попал во французскую столицу, ему хотелось поработать во французских научных центрах, у химика Ле Шателье в Коллеж де Франс и у минералога Фердинанда Фуке в Эколь де Мин (Горная школа).
Он нашел тут совершенно иную обстановку, нежели в Мюнхене. Лаборатории, по сравнению с образцовыми немецкими, оборудованы хуже. Но бедность обстановки окупалась богатством общения. По сравнению с аккуратными, застегнутыми на все пуговицы педантичными немцами, французы оказались более живыми, раскованными и, конечно, более остроумными. Вернадский боится среди деликатных французов показаться неловким, но наслаждается беседами с большими умами. Если в разговоре с Гротом опасался, что тот примет его за фантазера, то с Ле Шателье, с Фуке или с минералогом Эрнстом Малляром чувствовал себя свободнее. Они держались проще, не руководили и вроде бы не учили. Они будто думали вместе с ним. И в опытах предоставили ему свободу, лишь изредка справлялись о ходе работы и вопросами наводили на правильный путь. В старости Вернадский с большой благодарностью вспоминал своих французских коллег. Фердинанду Фуке он посвятил одну из своих книг.