Говоря, что были все, Корнилов, возможно, ошибается. Вероятно, Вернадский приехал только на следующий день. Он пишет, что был на могиле Шуры и что нашел не уныние, а душевное единение и подъем духа. Братство окружило Сергея любовью и дружеским участием и помогло ему пережить первые, самые трудные дни после потери.
Двадцать восьмого сентября в родных стенах университета на Васильевском острове Вернадский защищал свою диссертацию. Оппонировали В. В. Докучаев и химик Д. П. Коновалов, кристаллограф Е. С. Федоров (оба будущие академики). В первом ряду сидели и волновались Гревс, Шаховской и Сергей Ольденбург.
«Теперь напишу про диспут, — делился Вернадский первыми впечатлениями с Наташей. — Сошел он, говорят, хорошо. Я себя чувствовал так себе: публичная хвальба так же мало приятна, как и нападки».
Диссертация получила высокую оценку, и университет присвоил своему кандидату ученую степень магистра минералогии и геогнозии.
Вернадский отнес экземпляр диссертации Менделееву и на другой день познакомился лично со своим университетским кумиром, которому когда-то восторженным юнцом внимал в переполненной 7-й аудитории.
Знакомство совпало с концом академической карьеры Менделеева. Как раз в те дни Дмитрий Иванович был грубо изгнан министром И. Д. Деляновым из университета за поддержку студенческой петиции о предоставлении университету автономии. Точнее сказать, Менделеев взялся передать петицию министру и после того, как тот отказался его принимать, подал в отставку.
А еще в столице братьям удалось начать совсем новое дело — комитет помощи голодающим. «Ту работу, которую мы делали по поводу регистрации сведений о голоде, будут вместе делать и здесь, — сообщает Вернадский Наталии Егоровне. — Это главный результат пока поездки. Я никогда бы не решился — но Митя устроил…»8
Шаховской, который «страшно энергичен и молодец», и на сей раз оказался детонатором. В сентябре, когда угроза голода стала реальностью, в Москве начались сборы пожертвований и собрания интеллигенции. На них стоял тот вопрос, который Вернадский задавал себе в письме жене: «Что делать?»
Неясные мнения Шаховской однажды сделал ясными. На собрании в доме Петрункевича, где, кстати, присутствовал Лев Толстой, Дмитрий Иванович всех увлек своим выступлением. Он говорил страстно, убедительно, завоевывая сердца слушателей. Если интеллигенция останется в стороне, отсиживаясь в сытой Москве, на нее ляжет грех, заявил он. Конечно, некоторые предпочтут отдавать деньги в один из правительственных комитетов. Но уверен ли кто-нибудь, что там средства будут истрачены наилучшим образом? Зная нравы чиновников и их отношение к делу, можно быть уверенным в обратном. Нужно действовать самим, непосредственно и на месте, доказывал Шаховской.
Кажется, не так уж важно, отдать ли средства в один из правительственных комитетов или действовать самим? Но нужно представить себе тогдашние государственные взгляды, когда любая самодеятельность не то чтобы не допускалась, но будучи даже возбуждена с самыми чистыми намерениями, все-та-ки воспринималась как подозрительная. Понятие общественное имело совсем иной оттенок, не несло характера дела.
В те дни выдающуюся роль сыграл Лев Толстой. Любовь к ближнему, которой он старался следовать не только в своих писаниях, внушила ему правильную тактику благотворительности. Он хорошо знал деревню и видел, как голод изменяет людей. В них просыпаются и начинают действовать страшные звериные инстинкты выживания. Женщины и дети в семьях остаются обделенными.
Поэтому благотворительное дело, объяснял Толстой, брезгливо не вдававшееся в подробности, часто приносило больше вреда, чем пользы. Петербургские дамы, собирая деньги на помощь голодающим и закупая на них продовольствие, с легким сердцем отправляли его в голодающие губернии. А ведь они усиливали бедствие, потому что при простой раздаче зерна или муки поддерживались сильные и губились слабые.
Наиболее правильная форма помощи голодающим, понял Толстой, — столовые, где добровольцы каждый день кормили бы людей. Так что требовалось не только давать средства, но и самим участвовать. В октябре писатель устраивает первую столовую в селе Бегичевка Данковского уезда Тульской губернии.
Шаховской с великой энергией начал хлопоты по комитету толстовского типа. Местом выбрали Вернадовку. Их студенческий друг Обольянинов («Лелька») — гдовский помещик и сибарит, очнувшись от своей лени, поехал в Бегичевку изучать опыт Толстого и написал яркую статью в «Русских ведомостях». Объявили о создании комитета, в который стали поступать пожертвования.