Никаких светлых воспоминаний в душе Володи Вернадского она не оставила. Да и оценками, особенно первое время, мальчик не выделялся. Вот запись в его дневнике от 18 сентября 1877 года: «Отец все время на меня сердится из-за этой проклятой двойки. Затем перестал сердиться. Добрый папун! Да, мое положение вовсе не так худо: 3 с греческого, 4 с немецкого, 4 с французского, 3 с русского и т. д.»10.
Умственные интересы удовлетворялись не в школе, а в чтении, в беседах с отцом и с его гостями. С отцом складывалась настоящая душевная близость, какой не было с матерью. В детском дневнике есть обиды на мать и сестер, от которых он терпел насмешки и осуждения, и слова горячей привязанности к отцу, который если даже и порицал, то всегда справедливо. Когда Володя перешел в последний класс, Иван Васильевич предложил выбор: перейти из гимназии после ее окончания в лицей или в университет. Александровский лицей готовил высших чиновников, государственную элиту России. Поступить в него было непросто, но Иван Васильевич, как бывший профессор, имел льготу для сына. Однако карьера государственного служащего Володю не привлекала. Нет, только университет, только наука. По стопам отца. Звание профессора в семье свято.
Иван Васильевич снова начал выпускать экономический журнал. А кроме того, открыл издательскую фирму «Славянская печатня» на Гороховой и «Магазин-книжник» на Невском проспекте, где продавались отпечатанные книги. Сюда начали ходить украинцы и поляки, магазин выписывал польские журналы. Вероятно, тут велись и какие-то разговоры об Украине. Именно тогда появляется запись в дневнике Володи, что в России запрещено печатать книги на его родном языке.
Вообще он пропадал целыми днями в магазине, где получал у отца разрешение читать любые книги, разрезанные и неразрезанные. Чтение становилось страстью. Здесь, сидя на стремянке среди книжных стеллажей, он овладел, по всей видимости, каким-то способом быстрого чтения, потому что всегда поражал друзей скоростью, с какой проглатывал книги, навсегда запоминая их содержание.
Уже в третьих-четвертых классах гимназии, писал его ровесник и сокурсник по университету, то есть тринадцати-четырнадцатилетними, они прислушивались к общественным событиям, читали газеты, у них вспыхивали дискуссии. В газетах и обществе горячо обсуждались события Балканской войны. В дневнике Володи, который становится все более регулярным, пересказываются сообщения из Сербии и Болгарии.
У него пробуждается интерес к славянству. Собирает вырезки из газет и выписки в отдельные папки, озаглавленные: «Заметки по взаимным сношениям славян между собой и другими нациями», «Борьба славян за существование». В библиотеке Вернадского хранится солидный фолиант Первольфа «Германизация балтийских славян», испещренный его юношескими пометками.
В последнем классе гимназии начинает писать историческое сочинение «Угорская Русь с 1848 года», намереваясь исследовать положение славян в Венгрии. Написано всего, правда, несколько страниц.
Увлекают, удивляют и возмущают бурные общественные события. Например, демонстрация у Казанского собора 1877 года, преследования народников. Дневник: «Время у нас теперь неблагоприятное. Недавно была Казанская история: устроили суд только с виду, им не позволили себя оправдать. Довольно странно и ужасно, что из них самому старшему 22 г., а есть и несовершеннолетние; они себя держали с достоинством. Перед приговором они сошлись в кучки и перецеловались, публика плакала. Довольно странно, неужели это государь столь жесток, не думаю»11.
В дневнике следы разговоров с отцом и его гостями о политике, о Третьем отделении и о войне на Балканах. По настоянию отца он выучил польский язык, читал выписываемые отцом польские книги и журналы.
Наряду с историей юношу продолжает увлекать и природоведение, которое почти отсутствовало в гимназических предметах. Значительно позже Вернадский вспоминал: «Странным образом стремление к естествознанию дала мне изуродованная классическая толстовская гимназия благодаря той внутренней, подпольной, неподозревавшейся жизни, какая в ней шла в тех случаях, когда в ее среду попадали живые талантливые юноши-натуралисты. В таких случаях их влияние на окружающих могло быть очень сильно, так как они открывали перед товарищами новый живой мир, глубоко важный и чудный, перед которым совершенно бледнело сухое и изуродованное преподавание официальной школы. В нашем классе таким юношей-натуралистом был Краснов, уже тогда увлекавшийся ботаникой и энтомологией, любивший и чувствовавший живую природу»12.