Внимание! Перед нами практически первая формулировка идеи биосферы. Такие первоначальные мысли хороши тем, что понятны и просты высшей простотой, обозримы, целостны, узнаваемы потом, когда станут книгами. Особенно хороши эти: пластически понял, de visu. Что такое пластически? Пешеходное передвижение по поверхности без дорог, вдумчивое неторопливое наблюдение собственными глазами. Переживание веков в часы — суть забытой в век техники профессии натуралист.
Следующая черточка пунктира мысли отмечена летом 1908 года. Вместе с Наталией Егоровной и Ниной Вернадский приехал во Францию, намереваясь провести часть лета в «бретонской глуши», как он писал В. Я. Самойлову. Но отдых для него — лишь перемена места работы. И примерно через три недели возникает и оформляется новое понятие, которое отныне и навсегда станет центральным, а догадка, которая в письме к тому же адресату впервые высказана, осветит собой новую полосу жизни: «Много последнее время обдумываю в связи с вопросом о количестве живого вещества. Читаю по биологическим наукам. Масса для меня любопытного. Получаемые выводы заставляют меня задумываться. Между прочим, выясняется, что количество живого вещества в земной коре есть величина неизменная. Тогда жизнь есть такая же вечная часть космоса, как энергия и материя? В сущности, ведь все рассуждения о приносе “зародышей” на землю с других небесных тел в основе своей имеют то же предположение о вечности жизни?
Ну, да об этом в другой раз — но мысль все время занята этими вопросами…»3
Так летом 1908 года в Бретани возникло новое понятие живое вещество. Вернадский не придумал термин заново, он существовал давно (как общее обозначение живой ткани), но наполнил его совершенно новым содержанием теперь, когда создал геохимию: догадкой о постоянстве его количества на земле. И значит — никогда не «происходившим», вечным, равным самой материи и энергии, которые не могут ни из чего происходить, как думают о жизни. Насколько сильно волновала его эта мысль, видно из написанного тогда же, 27 июня 1908 года, письма сыну: «Мысль занята новой областью, которую охватываю — о количестве живой материи и соотношении между живым и мертвым. С некоторой жутью и недоумением я все-таки вхожу в эту новую для меня область, т. к. кажется, вижу такие стороны вопроса, которые до сих пор никем не были видны»4. Детские вопросы продолжают направлять внимание, подсознание работает. И вот он называет пароль: живое вещество, и с некоторой жутью, как Аладдин, открывает дверь в неизвестную страну.
Сразу все читанные и продуманные ранее факты выстраиваются теперь по-новому и обретают общий смысл. Еще в юности Вернадского поразил вычитанный им в «Nature» факт: английский путешественник Д. Каррутерс наблюдал грандиозное явление — обычное в тех краях — перелет тучи саранчи с берегов Северной Африки в Аравию. Она летела (только одна туча) над ним целый день, растянувшись на пространстве, как он определил, 5967 квадратных километров — территория среднего государства. Натуралист прикинул примерный вес тучи и у него получилось 42 с лишним миллиона тонн. Причем энтомологи говорят, что это не самая большая туча саранчи. Вернадский подсчитал, что по весу она равна количеству меди, цинка и свинца, извлеченного человечеством из недр за целое столетие.
Летящая горная порода. Ведь саранча состоит из тех же атомов, что и минералы, атмосфера и вода, но в другой комбинации.
Представим себе все живое население Земли: растущее, передвигающееся, плавающее и летающее… Это и есть вещество, если отвлечься от их форм. И как у вещества, у него есть исчислимые характеристики: вес, состав и многое другое, что теперь, после создания им науки об атомах в их природном состоянии, можно изучать количественно. Вот такое странное состояние атомов — самостоятельно передвигающиеся их соединения.
Заведование минералогической частью академического музея имени Петра Великого, на которую Владимир Иванович Вернадский назначен в Академии наук, — далеко не синекура. Многое приходится создавать заново (уже в третий раз!). И прежде всего пополнять коллекцию. Привозит из экспедиций, покупает цветные камни как разрозненно, так и целыми коллекциями у любителей. (Дома не держал минералов, как многие геологи, все отдавал в музей.)
Поставив цель вывести Петербургский музей в число лучших в Европе, Вернадский теперь совсем иначе осматривает европейские собрания.