Летом 1908 года, оставив своих в бретонской глуши, он переезжает через Ла-Манш, где попадает в страшную бурю, которую очень картинно описывает Наталии Егоровне: «Странно, при всем недомогании и отвратительном самочувствии я спокойно лежал, испытывая чувство гордости (sic!) в этой борьбе стихии с человеком несчастным и измученным вроде меня. И сам смеялся и удивлялся этой горделивому чувству. Я встал, чтобы посмотреть на море. Внезапная в море произошла перемена, должно быть, я ее почувствовал еще раньше! Стало тихо и чудно, и теперь солнце!»5
И вот он в Британском музее, внимательно осматривает его коллекции, поражается их обилию и полноте. Оказывается, хранители минералов музея получают от парламента (в пересчете на российские денежные знаки) 64 тысячи рублей в год, сумма, о которой в России можно только мечтать. «Удивительное собрание, — пишет жене. — Я совершенно подавлен богатством и широтой постановки. Создать такое учреждение — задача трудная. Но Россия должна иметь…»6 Все время пребывания в Лондоне Вернадский практически ежедневно общается со Струве. И не только по партийным делам, но, как можно понять, обоим было интересно друг с другом. Вместе ходили на художественные выставки, в ботанический и зоологический сады, просто гуляли по городу. Уезжая 7 августа 1908 года, пишет жене: «Струве проводил меня до вокзала, он очень мил; необыкновенно привлекательна его мысль, все время занятая высокими вопросами, полная эрудиции и глубочайшего интереса к окружающему. Он сильно заставил меня, ушедшего в другую область, вновь окунуться в великие вопросы познания. Это совершенно выдающийся человек, а даже его детски великое самодовление и знание своей цены не шокируют. Я должен сказать, что я его недооценивал»7. Они знакомы, надо думать, со времени создания «Союза освобождения» летом 1903 года, много заседали вместе в ЦК партии кадетов.
Ехал он в Дублин, чтобы побывать на самом представительном в англоязычном мире научном съезде — сессии Британской ассоциации наук, упоминавшейся ВА, где на этот раз она собирается. Сессии хороши тем, что на них специалисты докладывают не для специалистов своей науки и не для широкой публики, а для специалистов смежных научных профессий. Доходчиво и в то же время не спускаясь на разговорный уровень. Сопоставление достижений в разных областях неизмеримо обогащает всех.
Вернадский давно добивался создания такого общества в России. Прообраз существовал: съезды русских естествоиспытателей и врачей. Но Ассоциация ученых пока не создана.
Он имеет формальное право участвовать на съезде ВА, как ее член с 1889 года. А пока направляется в Дублин кружным путем через крайний запад Англии и Шотландию. Сначала в самый угол — Корнуолл, который римляне называли когда-то Крайней Галлией и где уже в то время добывалось олово. Край оловянных рудников встречает его той погодой, которую называют чисто английской, — дождем и туманом. Но ждать некогда, и он забирается на каолиновые разработки, которые похожи на те, что изучал в прошлом году в Швеции.
Да, профессия минералога — далеко не кабинетная. Нужно лазить в шахты и по горным выработкам, ковыряться в грязи, иногда под дождем, карабкаться по скалам. Здесь уже не воспаришь и не оторвешься от земли, причем в буквальном смысле. Он сильно промок, пробираясь среди разработок по глине и грязи, так что даже сапоги его развалились. Но зато… «Я набрал здесь образчиков, — делится с Наталией Егоровной. — К сожалению, и здесь, как и в прошлом году в Швеции, я попадаю в местности, которые находятся в стадии исследования и не изучены. Но с той стороны, с какой они меня интересуют, они и не будут изучены»8. Он имеет в виду геохимию, которой в Европе еще нет.
Закончив осмотр, переезжает в Шотландию. Из Эдинбурга перебирается в Ольстер, чтобы посетить «мостовую гигантов», и прибывает в Дублин.
Открывается сессия ВА торжественно. Ровно полвека назад здесь же, в Дублине, Дарвин и Уоллес сделали сообщение о теории эволюции. Теперь вступительную речь читает сын Чарлза ботаник Фрэнсис Дарвин.
«Какой период!» — поражается такому факту Вернадский в письме жене. На съезде ожидаются сенсационные доклады Рамзая и Камерлинг-Оннеса, невозможные еще десять лет назад: о жидком гелии, о превращении элементов. 4 сентября Владимир Иванович присутствует на интереснейшем докладе Дьюара о радии, в обсуждении которого участвовали физики первой величины: Томсон, Резерфорд, Рэлей. «Личные впечатления ужасно много дают, так, характерно, я слышал сегодня Стрёта, одного из больших работников по радиоактивности, — пишет жене. — К сожалению, минералогов здесь мало, и поставлено дело в Дублине довольно плачевно… Все-таки недаром сюда приехал, т. к. полон новых мыслей…»9