В связи с уходом из университета его исключили и из членов Государственного совета. Почувствовал большое облегчение, отпала тягостная необходимость ездить на другую сторону Невы в Мариинский и заседать на никчемных собраниях не нужного никому органа. Он даже не явился на обсуждение своего вопроса, и сиятельные старцы исключили его заочно.
Сын Георгий в 1910 году окончил университет и теперь тоже обосновался в Петербурге, готовился к профессорскому званию у известного историка С. Ф. Платонова. Тогда же он женился на троюродной сестре Нине Владимировне Ильинской (жену Георгия в доме звали Нинетта).
Но семейство Вернадских не уменьшилось. В 1911 году они взяли в дом племянницу, дочь умершей сестры Вернадского Екатерины Анну Короленко. По-домашнему ее звали Нютой. Судя по свидетельствам, Нюта была чуткой, необыкновенно развитой девушкой, жила глубокой духовной жизнью. Она училась играть на арфе, и дом Вернадских наполнился звуками музыки. Нюта увлекалась еще теософией и благотворительностью. Между дядей и племянницей установилась глубокая душевная близость.
Но, к несчастью, у Нюты слабые легкие. Летом 1912 года Вернадский повез ее на кумысолечение в башкирские степи, ненадолго прервав очередную радиевую экспедицию на Урал.
Как-то незаметно и центр братства переместился вместе с ними из Москвы. Кроме Ольденбургов и Гревса в Питер перебрался Корнилов, которого в 1908 году пригласили преподавать русскую историю в Политехникум, а потом в Политехнический институт. В Москве у Сабашниковых Александр Александрович выпустил два тома «Истории России XIX в.», первыми читателями и критиками которой стали Вернадский и Платонов. В Петербурге теперь и Петрункевич, поскольку ЦК партии кадетов находится здесь, и Родичев. Федор Измайлович счастливо избежал выборгской истории, не подписывал воззвания, потому что был в этот момент в Англии с парламентской делегацией. Это позволило ему выдвигаться в депутаты, и он работал в Думе до самого ее конца.
В Москве остался Шаховской, но и он часто присоединялся к друзьям. А они по субботам собирались теперь за самоваром Наталии Егоровны. Как о счастье вспоминает Корнилов об этих еженедельных чаепитиях. Их отличала особая атмосфера теплоты и воодушевленности.
Казалось, жизнь за кремовыми шторами установилась прочно и надолго.
Глава десятая
«НА ФОНЕ МИРОВЫХ СОБЫТИЙ»
Двенадцатого марта 1912 года Академия наук выбирает Вернадского своим действительным членом, по тогдашней терминологии — ординарным академиком. За шесть своих академических лет он стал неотделим от жизни высшей научной организации.
Быстро пополнялось собрание минералогической части музея. Он поставил цель превратить филиал бывшей петровской Кунсткамеры — скромного музея диковинок природы — в музей европейского, а может быть, и мирового уровня. Музей, не только демонстрирующий минералы, но ведущий большую исследовательскую работу.
С каждым годом Вернадский увеличивает коллекцию камней и добивается все больших ассигнований на их приобретение. Много дают экспедиции, много он покупает у местных собирателей и любителей, которые всегда есть в горных районах. В 1911 году поступило 85 коллекций — рекордное число. Среди камней встречались и метеориты. Их адреса — множество мест в России, а также Черногория, Алжир, Италия, Мадагаскар, Норвегия, остров Готланд. В 1912 году поступило 137 коллекций, на следующий год — 102, а в 1914 году, несмотря на войну, — 1031.
Поиски минералов продолжались. Вернадский с Ферсманом приобрели для музея одну из лучших коллекций в мире — минералогическое собрание русского магната В. П. Кочубея, жившего в Вене. В ней содержалось три тысячи образцов, многие из них найдены и описаны крупнейшими учеными за целое столетие исследований минералов в России.
Несколько раз они и вместе и порознь ездили в Вену для оценки и переговоров с владельцем. Вскоре сошлись на цене 166 тысяч рублей. Вернадский добился у правительства этих денег. Ферсман в журнале «Природа» описал это самое большое приобретение за всю историю музея. С коллекцией Кочубея он стал в ряды крупнейших хранилищ Европы и Америки и лучших по подбору экспонатов.