С годами даже крупные ученые обычно сужают области своих интересов. У них все четче оформляются «любимые» темы и проблемы, остальное отходит на второй план, а затем и вовсе отстраняется. И понятно: впереди остается все меньше времени, а силы убывают. Да и трудно совладать с обширным и разнородным материалом, анализировать и обобщать его.
У Вернадского было иначе. С юношеским темпераментом брался он за новые труднейшие проблемы, выдвигал новые идеи, работал над новыми книгами и статьями.
С 1923 по 1936 год выходят в свет отдельные тома его замечательной «Истории минералов земной коры»; кроме статей на прежние темы, он пишет исследования о природных водах, круговороте веществ и газах Земли, о космической пыли, геотермии, проблеме времени в современной науке…
Поистине не было и нет ученого, который мог бы столь долгие годы продолжать так глубоко разрабатывать многочисленные научные проблемы, относящиеся к различным наукам.
Главной для него остается тема биосферы — области жизни — и геохимической деятельности живого вещества. Для расширения научных работ в этой области (теперь-то мы можем оценить его дальновидность!) он организовал в 1928 году биогеохимическую лабораторию.
В 1937 году Владимир Иванович в последний раз выступает на международном геологическом конгрессе с докладом: «О значении радиоактивности для современной геологии» и добивается создания международной комиссии по определению геологического времени. Его продолжают волновать и частные проблемы наук о Земле (прежде всего геохимии, минералогии), учение о биосфере, общенаучные проблемы времени и симметрии.
Начавшуюся вторую мировую войну и затем нападение фашистской Германии на нашу страну он переживал очень сильно (почти шестьдесят пять лет назад он, как мы помним, горько переживал поражения и радовался победам русских войск на Балканах). В победе над фашизмом он не сомневался, веря в нее как в историческую неизбежность.
В 1943 году в эвакуации в Боровом (Казахская ССР) умирает его жена, друг и помощница Наталья Егоровна, с которой он прожил пятьдесят шесть лет. В конце 1944 года у возвратившегося в Москву Владимира Ивановича произошло кровоизлияние в мозг, а 6 января 1945 года на восемьдесят втором году жизни он скончался.
В последующие годы переиздавались некоторые его работы, значительное количество произведений впервые увидело свет. Они продолжают публиковаться и сейчас, в наши дни, не просто как архивные материалы по истории науки и даже не только как классические научные произведения. Труды Вернадского остаются на переднем крае науки, активно вливаются в поток современной научной мысли, где все более ясно и полно выявляется могучее течение, связанное с изучением биосферы, живого вещества и геологической роли человечества на Земле, — научное учение, которому суждено объединить в себе достижения многочисленных отраслей знания и которое навеки связано с именем Владимира Ивановича Вернадского.
ОБРАЗ ЖИЗНИ И ОБРАЗ МЫСЛИ
Говорят, внешность обманчива.
Любитель парадоксов Оскар Уайльд вывернул этот афоризм наизнанку: только поверхностные люди не обращают внимания на внешность.
Вернадский был цельной, глубокой, многогранной личностью, оригинальным и неутомимым мыслителем, увлеченным поисками истины. Мужественный, искренний, отстаивающий свои взгляды в самых трудных ситуациях, борющийся за справедливость, не оставляющий в беде учеников и товарищей. Он мог бы служить образцом русского интеллигента-патриота, сочетающего творческие искания с практической деятельностью, а увлечение наукой и философией — с борьбой за справедливость.
Его внешность соответствовала духовному облику: спокойное лицо с правильными чертами, крупный лоб, острый, внимательный взгляд.
Сохранилось несколько фотопортретов В. И. Вернадского и несколько словесных описаний его облика. Последние особенно интересны, потому что передают некоторые его черты, недоступные бесстрастному оку фотоаппарата.
Вот как описывает Владимира Ивановича академик Д. В. Наливкин по своим впечатлениям 1914 года: «Он уже тогда был немолод. Высокая, стройная, немного сутуловатая фигура, быстрые, но спокойные движения запоминались сразу; над всем безраздельно царила голова. Узкое, точеное лицо, высокий выпуклый лоб ученого, темные волосы с сединой, каскадами поднимавшиеся над ним, поражали и удивляли. Но и они были только фоном для глаз, необычайно чистых, ясных, глубоких, казалось, что в них светился весь облик, вся душа этого необыкновенного человека. Впечатление еще более усиливалось, когда Владимир Иванович начинал говорить. Его голос был такой же, как глаза, — спокойный, ясный, приятный и мягкий, глубоко уходящий в душу.
Но стоило появиться небольшому сомнению, и голос Владимира Ивановича твердел, становился вопрошающим; глаза еще глубже погружались в вас, делались строгими и повелительными. Обыкновенно он был мягко и поразительно вежлив. Казалось, что он боялся сказать вам хоть одно неприятное слово, да, наверное, так оно было и на самом деле. Но когда было надо, эта мягкость сменялась железной твердостью».
Несколько позже, в 1927 году, впервые увидел Вернадского известный советский геохимик В. В. Щербина. Свои впечатления он передает так: «… В зал вошел быстрой уверенной походкой худощавый, подтянутый, совершенно не горбящийся пожилой человек, черный костюм которого подчеркивал белизну его волос. Живой, несколько напряженный взгляд, тонкие черты лица, негромкая, довольно быстрая и в то же время размеренная речь с очень точно сформулированной мыслью…»
Наконец, как бы обобщенный портрет оставил А. Е. Ферсман, знавший Владимира Ивановича почти полвека: «Еще стоит передо мною его прекрасный образ — простой, спокойный, крупного мыслителя; прекрасные, ясные, то веселые, то задумчивые, но всегда лучистые его глаза; несколько быстрая нервная походка, красивая седая голова, облик человека редкой внутренней чистоты и красоты, которые сквозили в каждом его слове, в каждом поступке».
Кстати, у Вернадского с Ферсманом бывали серьезные споры. При этом, как припоминал А. М. Фокин, близкий знакомый Вернадского, громкий голос Александра Евгеньевича гудел через закрытую дверь кабинета, а голоса Владимира Ивановича почти не было слышно.
Может возникнуть сомнение: а не слишком ли субъективны эти высказывания о Вернадском? Ведь они принадлежат людям, относившимся к нему с огромным уважением и восхищением. Подобные чувства, как правило, не способствуют объективности оценки.
Конечно, субъективны. А разве может быть иначе, если речь идет о человеке необыкновенном? Да и какая мыслима объективность, если нет точной меры, которой удалось бы оценить человеческую личность — уникальное, неповторимое создание во всей Вселенной…
Главное место в жизни Вернадского занимали научные исследования. Он писал о том, как проводил их.
«В моей долгой жизни… мне кажется, я очень часто менял характер своей работы. Всегда, иногда месяцами и даже годами, обдумывал, обычно при прогулках или поездках, интересовавшие меня вопросы…
Обыкновенно я работал над несколькими темами одновременно, работаю так и сейчас…»
Еще в студенческие годы, даже готовясь к экзаменам, он всегда читал что-нибудь постороннее. Обычно знакомился с несколькими книгами параллельно. Читал очень быстро. Старался выяснить все, что касалось прочитанного. Если встречались новые для него имена ученых, узнавал о них по справочникам; неизвестные для него географические пункты находил в атласах.
«У меня осталась очень хорошая справочная библиотека… Я владею (для чтения) всеми славянскими, романскими и германскими языками…
Ночами сплошь я никогда не занимался, но в молодости занимался до 1–2 часов ночи. Вставал всегда рано. Никогда не сплю днем и никогда не ложусь днем отдыхать, если не болен. Не курю и никогда не курил, хотя моя семья — отец, мать и сестры — все курили. Не пью (кроме — редко — вина). Водку пил раз в жизни.