Между тем государь-дракон, проводив гостей, созвал весь двор и обратился к подданным:
— Ни одно лекарство мой недуг не исцеляет. Говорят, только печень живого зайца способна мне помочь. Кто из вас отважится, отправясь в мир людей, живьем доставить зайца?
— Я, бесталанный, берусь исполнить волю государя, — сказал кто-то из придворных.
Все увидели: то был старый тысячелетний осьминог с головой, похожей на кисет, и восемью хвостами.
— Мне ваше мужество давно известно, — обрадовался дракон. — Вас ожидает щедрая награда, если вы доставите живого зайца.
Уже собирались осьминогу пожаловать чин полководца с почетным званием «Просвещенный, отмеченный удачей», как выскочил один придворный и громогласно начал поносить осьминога:
— Говорят, что ты велик и даже важен, но молвить слова ты не умеешь, и разумом ты не горазд. Тебе ль болтать о подвигах! Да тебя люди сразу схватят, раскромсают на куски, вырежут цветочки слив и хризантем. На свадебном пиру или на пиру в честь шестидесятилетия хозяина, на праздничных столах, в мисках для рыбных яств ты будешь красоваться. Иль на столах у красавиц и благородных юношей во время пира, или, быть может, в знатном доме тобой украсят стол для дорогих гостей. А то детишкам на забаву от тебя пойдут кусочки, а может быть, придешься на закуску гулякам-стражникам. И ты ничуть не грозен и не страшен! Вот если б я отправился, я б проявил себя, как Чжугэ Лян, семь раз пленивший и семь раз отпустивший Мэн Хо. Я бы хитростью такой, что «войду богом, чертом выйду», поймал бы зайца. Это для меня так же просто, как повернуть ладонь!
Так говорила древняя тысячелетняя черепаха по прозванию «Архивариус».
Осьминог, услышав черепашьи речи, распалился гневом: глазами засверкал, щупальцами зашевелил, бурой башкой затряс и заревел громоподобным голосом:
— Эй ты, глупая черепаха! Послушай, что я тебе скажу! Младенцу ли в пеленках презрительно взирать на взрослых! Ты подобна щенку, еще не видевшему тигра! Да если перечесть твои грехи, Тайшань горой казаться перестанет и обмелеют реки и моря! А разглядишь тебя — со смеху лопнуть можно! Со всех сторон ты плоская, точно деревянное блюдце. Ты слишком мала, чтобы служить вместилищем благородного ума! Стоит людям тебя увидеть, как вцепятся они в тебя обеими руками, бросят в кипяток и сварят. Черепаховый бульон отменно вкусен! Отведают его дети знатных. Каким же это образом ты рассчитываешь избежать смерти?!
А черепаха ему в ответ:
— Ты — лягушка в колодце![326] Где уж тебе понять! Смелость У Цзысюя — и та перед сверканием меча померкла, а отважный чуский правитель потерпел поражение в битве под Гайся. Равняться ли твоей дурацкой храбрости с моей мудростью! Послушай лучше, что я расскажу о своих талантах! По глубоким и бескрайним лазурным водам я, словно облако по небу, словно листок, гонимый ветром, поколыхаюсь на волнах и выплыву. Когда я, поджав лапы, втянув в панцирь шею, попадусь кому-нибудь под ноги, круглая как арбуз, чуть плоская, как крышка от котла, не узнают меня ни мальчишки-дровосеки, ни старцы-рыбаки. Я высока, как Тайшань, я ровна, как каменная плита! Тайком, меняя бесконечно облик, я разыщу зайца и придумаю, как его поймать. Я перехитрю его, как Ли Цзочэ[327] перехитрил чуского правителя. Только я способна поймать его, а тебе нет расчета тягаться со мною, хитроумной!
Как услышал это осьминог — а здесь каждое слово было правдой, — с досады почесал затылок и удалился, плавно раскачиваясь.
Дракон же взял черепаху за руку и поднес ей чашу вина:
— Ваш разум и красноречие удивительны! Когда вернетесь, совершив свой подвиг, знатность и богатство, почести и слава станут уделом вашего рода.
— Я, смиренная раба ваша, весь век прожила в государевом дворце. Заяц живет в горах, и мне не приходилось его видеть. Не лучше ли будет, государь, велеть живописцам нарисовать его портрет? — попросила черепаха.
Дракон счел разумными слова черепахи и отдал приказ художникам нарисовать портрет зайца. И вот собрались художники. Уселись они вокруг несравненного портретиста Мао Яньшоу, бесподобного пейзажиста У Даоцзы и Ли Сысюня[328], прославившегося искусным изображением драконов, и приготовились рисовать зайца.
Принесли четыре сокровища кабинета ученого[329]. Взгляните на тушечницы! Тут и тушечница из черепахи, живущей на золотом песке у осенних вод, и тушечница в виде дракона из нампхоского лазурного камня, тушечница из монастыря Махаёнса, что в Алмазных горах, тушечница цвета алого персика. А вот лучшие сорта туши: «тушь певцов ветра и луны», «тушь из лотосового зала», тушь «месяц зимнего цветения сливы в горах Шоуяншань», тушь «отрыжка дракона».
А кисти! Кисть из шерсти ласки, из овечьей шерсти, кисть стилиста Цзян Яня[330] для литературных трудов, кисть историка Бань Гу[331] для исторических хроник, кисть, которой пишут иероглифы для печатей, колонковая кисть.
А сколько сортов бумаги! Бумага «белый хлопок», «снежный цветок», толстая и плотная бумага, бумага «бамбук зеленеет» из Чонджу, бумага «веер» из Сунчхана, бумага для писем из Чхонпхуна, китайская в свитках, из Чолладо в свитках, бумага для стихов и писем, бумага для книг и карт, бумага Се Тао[332] и «яшмовая дощечка для письма». И все это разложено вокруг.
А как хороши краски различных оттенков! Вот малиновая из сафлора, вот китайские — красная и молочно-зеленая, а вот бледно-зеленая, темно-зеленая, ярко-зеленая, изумрудно-зеленая, краски из камня «петушиный гребень», апельсиновая и желтая. А вот и киноварь! А тут порошок цвета персика, порошок, разведенный в воде, листы золота и серебра, ивовый уголь.
Художники, собравшись в круг, сообща рисуют портрет зайца. Рисуют глаза, любующиеся дивными красотами Поднебесной; рисуют уши, внимающие пенью попугаев и кукушек; рисуют рот, поедающий орхидеи, ароматные цветы и травы; рисуют шерсть, защищающую зимой от студеного ветра; рисуют ноги, обгоняющие средь облаков десять тысяч журавлей и тысячу грифов; два глаза шныряют туда-сюда, передние лапы коротковаты, задние — длинноваты, уши насторожены, — живой заяц, да и только!
Государь-дракон посмотрел, остался очень доволен, одарил художников золотом и шелком, а портрет вручил черепахе. Затем, трижды наполнив яшмовую чашу до краев вином, опьяняющим на тысячу дней, поднес черепахе с такими словами:
— Я отправляю вас в дальний путь и не могу сдержать глубоких чувств к верному подданному. Превозмогая боль, я напишу на прощанье стихи, и они расскажут вам о моих думах.
Тут дракон начертал высочайшей кистью на свитке шелка стихотворение, в котором говорилось:
Черепаха благоговейно приняла высочайшее сочинение, отвесила поклон и тотчас же на те же рифмы сочинила стихи и поднесла их своему государю. Там говорилось:
Дракон принял стихи, лик его озарился радостью, и он похвалил черепаху:
— Ваша беззаветная преданность выделяет вас среди прочих подданных. Я могу быть спокоен: вы непременно поймаете хитрого зайца.
Затем он дал прочесть стихи приближенным. Те восхищенно расхваливали сочинение черепахи.
И вот черепаха простилась со своим государем. Всячески старалась она примостить на спине портрет зайца, но сообразила, что он может размокнуть. Тогда она вытянула что есть мочи свою сморщенную шею и спрятала портрет под панцирь. Ну вот, так спокойнее!
326
328