Крис в тот же день разорвал с ней отношения по телефону. Он собрался поступать в Корнелл и желал, оказавшись там, быть свободным. Именно это выбило Хелен из колеи и стало началом конца. Шелби вообще вышла из дома в тот вечер лишь потому, что Хелен устроила истерику, назвав ее ребенком. В конце концов Шелби сдалась, согласившись сесть за руль.
Все это, конечно, выглядит банальным, жалким оправданием, кажется лживым даже ей самой. Тем не менее это правда. До сих пор у Шелби затуманивается сознание, когда она вспоминает, как нажала на тормоз после того, как машина налетела на кусок льда и крутанулась на месте. Хелен рассмеялась, словно они катались на аттракционе, а потом раздался скрежет металла о металл…
В тот день Хелен хотела бросить камень в окно Криса – она вовсе не была ангелом, как многие думали, и иногда становилась мстительной. Хелен ленилась и заставляла Шелби делать за нее домашнюю работу. Она также много сплетничала. Вечером, перед самым выездом, они собирали булыжники на дороге. Их пришлось выкапывать руками, так что им под ногти набилась мерзлая земля. После аварии Шелби несколько раз проходила мимо дома Криса Уилсона. Тот действительно уехал учиться в Корнелл и даже не приезжал домой с визитом.
Однажды миссис Уилсон вышла на крыльцо, чтобы окликнуть Шелби, когда та пыталась проскользнуть мимо. Она, наверно, заметила девушку из эркерного окна своей гостиной, а может быть, ей просто не спалось. Возможно, миссис Уилсон была добросердечной женщиной и беспокоилась об этой сумасшедшей, обкуренной девчонке на дороге, но Шелби побежала прочь, в лес. Сердце ее сильно билось. Хруст веток под ногами напомнил ей о скрежете металла о металл.
Всякий раз, когда что-то ломается, Шелби вспоминает об аварии. Она пошла в свой подвал и легла спать, после чего ее не могли добудиться целых восемнадцать часов. В конце концов ее мать настолько обеспокоилась, что вылила на Шелби чашку холодной воды.
– Не надо! – все, что сказала тогда в ответ на это Шелби. Она даже не сдвинулась с места на своей промокшей, холодной постели. Не вскочила с криком: «Что ты делаешь?!»
Сью села на край постели и запела Some wo here oven the Rainbow – песню, которая помогала ее дочке заснуть в детстве. Когда-то эта песня успокаивала Шелби, но теперь она прозвучала настолько грустно, что ранила ее и без того разбитое сердце.
Однажды Сью Ричмонд ехала домой с рынка и зачем-то свернула вправо на Льюистон, чего раньше всегда избегала. До автокатастрофы Сью была библиотекарем в местной начальной школе, поэтому знала большинство людей в городе. Она не одно десятилетие выдавала книги детям, теперь все они выросли – и те, кто преуспевал в школе, и те, кто учился плохо. Сью любила работу, но теперь Шелби нужна была материнская забота. Разве она может читать книги второклассникам, когда ее собственная дочь заперта в подвале?
Сью продолжила ехать в сторону Льюистона, пока не достигла дома Хелен. Проехать мимо, не заметив его, было невозможно: вокруг толпился народ, выстроившаяся на подъездной дорожке очередь терпеливо ждала. Большинство этих людей были приезжими, многие держали в руках красные розы – говорили, что это любимые цветы Хелен.
У Сью на заднем сиденье лежали пакеты с купленной в бакалее едой, контейнеры с замороженным йогуртом, уже начавшим таять, но она все же припарковала машину и вышла. Что-то внутри ее болело. Внезапно она каким-то странным образом ощутила собственную уязвимость. Сью стояла посреди улицы и плакала, глядя на желтый длинный дом Бойдов с пологой крышей, шелушащуюся краску, букеты роз, оставленные на крыльце. Она не была единственной, кто прослезился от избытка чувств, – многие плакали. Люди делились надеждой, изливали не таясь свою печаль и отчаяние прямо здесь и сейчас, перед принадлежавшей Хелен святыней, которой стал ее дом.
Там было множество плюшевых медведей, горели десятки свечей. Сью заметила соседей – Пэта Харрингтона и Лиз Хоуард. Они поздоровались с ней. Сью не была особенно приветлива с людьми – она всегда боялась, что они спросят: «А как там Шелби?» Но все же она подошла к другим женщинам. Те стали обнимать Сью, наверно, потому, что она плакала, или, может быть, ее жалели за то, что у нее такая дочь. Возможно, они вспомнили, как Сью устроила истерику в ночь автокатастрофы, когда еще не было известно, что одна из девочек получила серьезную травму, опасную для жизни, а у другой – микротрещина кости, синяки и незначительная потеря крови. Сью ехала в машине «Скорой» и молила Бога, но еще сама толком не знала, о чем.