— Ну, а если, наоборот, заметят вас?
— Тогда я тоже пущусь наутек, а вы последуете за мной. Еще вопросы есть?
— Нет. Задание я получил, и теперь его надо выполнить, this is clear!
— Удачи вам! Ну, вперед!
— Вперед! Вы будете мной довольны. Сейчас вы увидите, умеет Фред Каттер подкрадываться к врагам или нет.
С этими словами Олд Уоббл беззвучно ввинтил свое тощее тело в кусты и через мгновение скрылся из вида.
Мне же, как правильно заметил старик, предстояла более трудная задача. Костер, к которому предстояло подобраться, горел у самого берега, и между ним и мной не было ничего, что давало бы возможность скрытного передвижения — ни кустика, ни деревца. Что же делать? А приблизиться к индейцам нужно обязательно. В головном уборе одного из них я разглядел белое орлиное перо, из чего заключил, что это и есть Вупа-Умуги, знаменитый вождь команчей.
Оставался единственный путь — по воде. Вариант возможный, но очень рискованный, и применять его мне еще не приходилось. Впрочем, все необходимые средства были под рукой. Берега заросли высоким тростником, который, как я надеялся, сослужит мне хорошую службу. Теперь надо было раздеться, и притом в каком-нибудь укромном уголке, чтобы зоркие глаза команчей не заметили в темноте мою белую кожу. Я высмотрел место, где кусты спускались почти к самой воде, и прокрался туда. Достав из кармана пару тонких ремней, я нарезал ножом охапку тростника и связал его в большой сноп. Затем быстро разделся и спрятал одежду в кустарнике, а тростниковую вязанку водрузил себе на плечи, так что моя голова оказалась внутри. Раздвинув стебли, я устроил себе щели для обзора и вошел в воду.
Я то шел по дну, то пускался вплавь. Двигался я по необходимости очень медленно, все время следя за тем, чтобы сооружение у меня на голове не колыхалось и оставалось на одной и той же высоте, вровень с прибрежным тростником. Костер на берегу служил прекрасным ориентиром, и я знал, что распознать мой трюк, да еще в темноте, будет нелегко даже индейцам. Ну а если меня все-таки обнаружат, что совсем не исключено, я брошу вязанку и поплыву напрямик через озеро. В воде им меня не догнать, а на том берегу я вылезу и вернусь за своей одеждой.
Вначале, пока вода была мелкой, мне приходилось идти согнувшись; ноги вязли в черном иле, а кругом вздымались высокие стебли с острыми, как бритва, листьями. Любое неосторожное движение грозило весьма болезненным порезом. Наконец тростники кончились, дно стало тверже, и я вздохнул с облегчением. Скоро вода дошла до горла, и можно было пуститься вплавь. Весь путь составлял не более семидесяти ярдов, но за полчаса я не преодолел и половины. Ничего не поделаешь — ремесло лазутчика требует неторопливости. Возможно, пройдет не один час, прежде чем мы с Олд Уобблом встретимся и обменяемся впечатлениями.
Мне помог случай. На берегу раздались громкие возгласы, и я, всмотревшись, увидел двух индейцев, которые шли к костру. Это были мои знакомые — те команчи, которые охотились за Олд Уобблом. Естественно, их появление вызвало в лагере всеобщий интерес; даже вожди прервали беседу и повернулись к ним. Обернулся и главный вождь Вупа-Умуги. Воспользовавшись тем, что внимание индейцев отвлечено, я рванулся вперед и за считанные минуты достиг намеченного еще раньше места у края воды. Здесь тоже росли камыши; возле них я и устроился. Все тело я вымазал илом и грязью, лег, а подбородок положил на руки. Моя вязанка, неотличимая от других пучков тростника, скрывала голову. Теперь оставалось только смотреть и слушать.
Едва я успел принять описанное положение, как оба воина подошли к костру. Вождь встретил их словами:
— На ваших поясах не видно скальпа того бледнолицего, которого вы должны были убить. Вы ослепли и потеряли след? Или ваши лошади сбили ноги, и поэтому вам не удалось догнать его?
Один из команчей смотрел в землю, не смея поднять глаза, но другой, не смущаясь, ответил, глядя прямо в лицо своему грозному предводителю:
— Наше зрение остро, как прежде, и наши лошади здоровы.
— А где скальп?
— Он — на той голове, с которой мы должны были его снять.
— Значит, бледнолицый не умер?
— Он жив.
— Вы упустили его? — Глаза вождя блеснули гневом.
— Он ушел, — запинаясь, проговорил второй.
— Тогда вы — хромые собаки, неспособные изловить даже крота! Я пошлю вас обоих назад, в вигвамы, сидеть со старухами. Там для вас самое подходящее место!
— Вупа-Умуги — великий вождь племени команчей, — произнес первый воин. — Его слово — закон, и мы выполняем приказы. Но если приказ невыполним, то не за что ругать тех, кто ради него не жалел сил и рисковал жизнью. Мы не собаки, а опытные и храбрые воины; будь иначе, ты не отправил бы нас в погоню за этим бледнолицым. Ты не вправе оскорблять нас, не выслушав, по каким причинам мы не принесли тебе скальп бледнолицего.
Это было очень смело сказано, и я подивился мужеству говорившего. Вождь команчей славился своей жестокостью, причем проявлял ее по отношению к соплеменникам не менее рьяно, чем к врагам. Его уважали как великого воина, но не любили — он был слишком свиреп даже для команча. В пылу гнева он терял всякое благоразумие, и дерзкая речь могла стоить жизни любому из его воинов. И все-таки, хотя вождь племени является абсолютным владыкой, власть он получает только после того, как его выбирают, а не по наследству. Он остается вождем, покуда на деле доказывает свой опыт, ум и храбрость. Но если он потерял доверие племени, совет старейшин смещает его и выбирает нового вождя. Вупа-Умуги, конечно, всегда помнил об этом, как и о том, сколь незавидной бывает участь низложенного повелителя. Его рука уже метнулась к ножу, но он сумел подавить свою ярость, сел и произнес почти спокойным тоном:
— Хау, рассказывай. Я выслушаю тебя и решу, достоин ли ты по-прежнему звания воина-команча.
Индеец начал излагать по порядку все события, происшедшие с ними во время погони за Олд Уобблом. Старейшины слушали внимательно, не перебивая. Наконец он дошел до критического момента:
— И тут на наши головы обрушился внезапный удар, и мы упали и умерли 22. Очнувшись, мы увидели, что скручены по рукам и ногам и привязаны к дереву.
— Скручены и привязаны к дереву? — вскипел вождь. — И даже не попытались драться?
— А сумел бы вождь ракурроев драться с врагом, который невидим?
— Нет. Но я вовремя замечу любого врага, который осмелится напасть на меня.
— Этого врага не успел бы заметить даже вождь.
— Этого? Так ты знаешь, кто вас победил?
— Да.
— Назови его имя!
— Олд Шеттерхэнд.
— Уфф! — с шумом выдохнул вождь и привстал от волнения. Этот возглас у индейцев соответствует нашему «ах!».
— Уфф, уфф, уфф, уфф, — подхватили его советники.
— Олд Шеттерхэнд! — яростно воскликнул Вупа-Умуги. — Эта белая собака, так часто ускользавшая из рук наших воинов! О, если бы я был на твоем месте!
— С тобой случилось бы то же самое.
— Ну нет! Ему не удалось бы безнаказанно подкрасться ко мне.
— Мы ведь сами в то время выслеживали бледнолицего, который удрал. Могли ли мы знать, что он встретит в пустыне друга? И что этим другом окажется непобедимый Шеттерхэнд?
— Знать вы не могли, но все равно должны были быть осторожнее.
— Мы старались. Заметив костер, мы слезли с лошадей и бесшумно двинулись вперед, чтобы увидеть лица сидящих у огня. Никто из них не заподозрил бы о нашем присутствии — никто, кроме Олд Шеттерхэнда, который знает все. Он догадался, что мы станем преследовать того бледнолицего, и заранее вышел нам навстречу. Он сидел и слушал. Ночь была очень темной, и увидеть его мы не могли — так же, как не смог бы и ты, о вождь. А когда мы поравнялись с ним, он вскочил и свалил нас обоих двумя ударами. Мои братья слышали о силе его руки?
Все подтвердили, что им это известно.
— Думаете ли вы, что кто-нибудь другой, окажись он на нашем месте, смог бы вовремя заметить Олд Шеттерхэнда или уклониться от его нападения?