Ветки сгорели, и больше у нас не было освещения, но нам хватало и света звезд. Мы поняли уже, что других людей здесь нет, поэтому расположились не под деревьями, а на открытом месте, так оно, кстати, было безопаснее и с учетом возможности неожиданного нападения медведей. Вокруг нашего лагеря с трех сторон земля была усыпана клочьями медвежьей шерсти. Значит, с двойной бдительностью нужно было охранять четвертую сторону, откуда, по всей видимости, и выходили медведи. В трещинах окружающих поляну скал росли кусты ежевики, между которыми лакомки-гризли вытоптали порядочные плеши. В таких местах обожают селиться змеи, и поэтому мы подожгли траву. Предосторожность излишней не оказалась: мы видели, как змеи уползали, и их было настолько много, что казалось, по земле струится живой змеиный ручей.
Стали распределять время дозора. Меня как раненого от него решили вообще освободить, но разве я мог себе позволить отлеживаться, когда мои товарищи подвергали себя опасности? И первую вахту — два часа — несли мы с Хаммердалом.
Мы сидели рядом на земле, и я рассказывал толстяку все, что знаю о юта. Потом я направился к кустам, чтобы нарвать молодых побегов и дать их лошадям. Два часа прошли незаметно. Нас сменили Холберс и Апаначка. За ними шла очередь Шако Матто и Трескова. Четвертую вахту должен был нести один Виннету: он один вполне заменял двоих.
После вахты я прилег, чтобы поспать, но это у меня никак не получалось. Почему — я и сам не понимал: рана меня не беспокоила, признаков приближения приступа лихорадки я не чувствовал, но пульс мой бился учащенно. Холберс и Апаначка сидели на том же месте, что и мы с Хаммердалом, и тихо о чем-то беседовали между собой. Ржание лошадей да шелест листвы — вот и все звуки, что нарушали тишину. Звезды сияли теперь еще ярче, как будто кто-то там наверху следил за тем, чтобы мрак ночи не был абсолютным и потому опасным для путешественников. И тут я увидел, что вороной Виннету резким, быстрым движением вскинул голову, тряхнул гривой и весь напрягся. И мой конь почти синхронно с ним сделал то же движение. Потом оба стали встревоженно фыркать и беспокойно перебирать ногами. Они явно почуяли приближение опасности, и исходила она откуда-то из-за моей спины. Я перевернулся на живот и, сколько мог, напряг свои зрение и слух. Разглядеть мне ничего не удалось — мешали ночные тени от скал, — но я явственно расслышал, что в одной из каменных щелей кто-то царапался и скребся. Это не мог быть человек — иначе лошади так бы не испугались. Вождь команчей тихо прошептал: «Апаначка! Тихо! Ползи сюда, только осторожно!» Чуткий Виннету даже сквозь сон почувствовал мое беспокойство, и вот он уже стоял рядом со мной, а в руке у него мерцало, отражая свет звезд, серебряное ружье.
— Медведь где-то совсем рядом! — еле слышно прошептал я, но Виннету уже и сам это отлично понял.
Хаммердал и Тресков спокойно спали, и это было к лучшему: они могли поднять лишний шум, в особенности Тресков. Апаначка и Холберс подползли к нам, они уже взвели курки своих ружей. Виннету приказал им:
— Стрелять только в крайнем случае! Самое грозное для гризли ружье — это ружье моего брата Шеттерхэнда. Он делает первые два выстрела, потом стреляю я, а вы только по моему сигналу.
Холберс вытер пот со лба. Голос его, казалось, вот-вот сорвется, когда он спрашивал:
— Медведь может пролезть между этими двумя скалами?
— Нет, — ответил я. — Это невозможно, — и тут же осекся. — О,.. да он уже здесь. Тихо! Пропустите меня!
На нас надвигалась огромная серая масса в облаке какого-то неприятного и одновременно будоражащего воображение всякого охотника запаха — запаха зверя. Кажется, к нам пожаловал не кто иной, как сам Папаша Эфраим собственной персоной. Оба наших вороных теперь ржали во весь голос, кружась на месте и взбрыкивая задними ногами. Я готовился к первому выстрелу, стараясь не терять хладнокровия. И вдруг все окружающее куда-то пропало, а мозгу у меня с чудовищной настойчивостью билась одна и та же мысль: стрелять надо точно между ребрами, прямо в сердце. Но для этого медведя еще нужно было поднять на задние лапы. И тогда я выскочил ему навстречу, подбежал к нему и тут же отскочил обратно. Маневр сработал: гризли в негодовании на нахала-человечишку тут же встал на задние лапы и, вращая мордой, готовился кинуться на меня. Я выстрелил. Медведь, шатаясь, сделал два шага вперед и рухнул на землю всей своей тушей. Потом, не поднимаясь с земли, он вытянулся, протянул лапы перед собой, как будто он хотел обнять кого-то, перевалился на другой бок, перевернулся, растопырил лапы и затих… И при этом не издал никаких звуков. Здесь я должен заметить, что у серого медведя вообще как бы совсем нет голоса, во всяком случае, борьба с ним всегда проходит беззвучно, и это несмотря на то, что в этой борьбе он запросто, как говаривал один мой приятель, «ломает хребты».
— Он убит! — сказал Виннету. — Но пока не приближайтесь к нему на всякий случай — гризли бывают живучи…
Естественно, спящих в нашем лагере больше не было. Наступило то самое время, когда каждый мужчина, прямо или косвенно участвовавший в охоте, проявляет свою реакцию на ее результат. Шако Матто молчал, но по лицу его было видно, что он испытывает прилив гордости. Тресков, несмотря на то что трусом никогда не был, крадучись подбирался к медведю сзади. Хаммердал метался между мною и своей лошадью и вопил:
— Медведь! Тысяча чертей! Это же настоящий Папаша Эфраим! И этот парень его уложил одним выстрелом! Ох, какой же я лопух! Почему я спал?! Я чувствую себя так, как будто сам себе залепил оплеуху!
— Сделай это на самом деле, дорогой Дик, если тебе так уж неможется, — стал успокаивать его Холберс.
— Молчи, старый мерин! — заорал его приятель-грубиян. — Себя хлещи по щекам! Для охоты на гризли у тебя никогда недостанет ловкости! Нет, чтобы такое случилось, и с кем? — со мной!!!
— Тебе еще повезет, — робко вставил Холберс.
— Повезет мне или нет — какая теперь разница, если этот зверь был настолько глуп, что заявился к нам, когда я спал? Если уж у медведя не хватает рассудка, то у кого же его искать тогда, а? Я тебя спрашиваю!
Вот так странно выражал наш приятель Дик Хаммердал свою досаду, но такой уж он был человек, и кстати, все, что он при этом говорил, было сказано совершенно серьезно. И он действительно готов был бы схватиться один на один с медведем. Какой бы это дало результат — другой разговор, но храбрости в нем хватило бы на нескольких и более опытных охотников. Чтобы лишний раз продемонстрировать всем окружающим, что он нисколько не боится гризли, Дик Хаммердал подошел к телу медведя, приподнял его лапу и сказал:
— Он мертв, джентльмены, и теперь уже точно может считаться убитым. Я предлагаю немедленно снять с него перчатки и сапоги! О сне не может быть и речи.
Вот тут он был прав. Рядом с только что убитым гризли не смог бы уснуть ни один охотник на свете. Мы развели костер и при его свете увидели, что убитый зверь вовсе не Папаша Эфраим, а, да позволено мне будет продолжить присвоение медведям человеческих имен, Мамаша Эфрусси — самка, весом никак не меньше семи центнеров, великолепный экземпляр гризли.
— Это ее следы мы видели, — сказал Тресков.
— Нет, — возразил Виннету. — След был от более тяжелого медведя, это не мог быть след медвежьей скво, там прошел сам хозяин. Мы должны найти его к тому времени, как сюда придет Олд Шурхэнд.
Все, кроме нас с Виннету, достали свои ножи, чтобы снять с медведицы перчатки и сапоги вместе со всей остальной ее шкурой, и с головой ушли в это занятие.
— Уфф! — вдруг воскликнул мой друг апач. — А вот и бэби!
Наш костер освещал поляну на несколько метров вокруг, и в его свете хорошо был виден силуэт медвежонка, стоявшего возле тех самых зарослей, в которых я совсем недавно заготавливал корм для наших лошадей. Он был величиной со среднего теленка, только гораздо толще.
— Ура! К нам пришел бэби той леди! — закричал Дик Хаммердал и, не раздумывая ни секунды, пошел на медвежонка.
— Дик! Дик! — крикнул я ему вслед. — Не приближайтесь к нему. Зверь гораздо опаснее, чем вам кажется!
— Чепуха! Он мой! Мой!
Да, медвежонок, безусловно, предназначался как добыча только Дику. А Дик — медвежонку. И даже если наш храбрец вдруг бы да передумал и пошел в отступление, вряд ли теперь ему удалось бы избежать медвежьих объятий. И вот они сцепились. Через мгновение оба, не разжимая рук и лап, катались по земле. Еле-еле высунув голову из-под медвежьей лапы, Дик Хаммердал сдавленным голосом протянул: