Однако каждую ночь он лежал на своих чистых, накрахмаленных, пахнущих морозом простынях и представлял Кэтрин и ее спальню. Рисовал в воображении скрытые части ее тела. К себе он не притрагивался. Не мог этого перенести. Взрослый мужчина. Почти старый. Ну не глупость ли? И она, совсем рядом.
Его грехи заключались не в грезах. Его извращением было молчание. Молчание и соблюдение расстояния.
Бывало, в постели он вспоминал о леди Люси Берридж во Флоренции тридцать лет назад, о ее аристократических причудах и капризах. Каждый раз в темноте лицо Люси, или Серафины, или даже Эмилии превращалось в лицо Кэтрин. Его гостья смеялась над ним.
Интересно, думает ли она о нем в своей комнате, такой чистой и ухоженной? Но она не думала. Ни разу Ральф не появился в ее голове.
Кэтрин в своей простой ночной рубашке смотрела на луну, на падающий снег и мечтала о сигаретах, о том, как затянется табачным дымом. Улетала мыслями к своему любовнику, который в тот момент обнимался с какой-то другой женщиной в какой-то другой постели на смятых простынях в захолустном далеком городе.
Глава 9
Ральф преподнес ей кольцо с бриллиантом. Камень был большим, желтым, в окружении более мелких бриллиантов, и напоминал сверкающую маргаритку Он поцеловал Кэтрин руку.
Еще он подарил ей золотой крестик на тонкой золотой цепочке. Отвел волосы и застегнул цепочку на шее.
А она вспомнила о своих украшениях, лежавших в снегу, о своем билете к свободе. Сейчас те вещицы показались ей совсем жалкими.
«Мужчины отдают тебе все, когда знают, что не могут дать тебе то, чего хочешь ты», — подумала Кэтрин, глядя на бесконечный снег.
Разумеется, ей не терпелось выйти замуж за Ральфа Труита. За свадьбой должна была последовать его быстрая безболезненная кончина. Она жаждала любви и денег, которые могла получить только через Ральфа, вернее, после Ральфа. Она мечтала снова контролировать свою жизнь, вернуть свои жалкие украшения, то, что ей принадлежало, блестящую частицу старой жизни, мечтала снова лечь в постель со своим неверным любовником. В ее прошлом были грязь, подлость и похоть. Ей, к ее же удивлению, хотелось весны, poскошной и экзотической, в отличие от целомудренной и бескровной зимы.
Яркий свет действовал ей на глаза и вызывал мигрень, голова раскалывалась по несколько дней. У нее были светлые глаза, в отца.
— Мне нужны очки от солнца.
— Вам не кажется, что это странно?
— От света у меня болят глаза.
— Не глядите в окно.
— Мне нечем больше заняться.
Ральф купил ей очки, и она носила их в доме. Словно слепая, смотрела на белое снежное полотно. Это стало ее единственным развлечением. Кэтрин видела кроликов, замерзших в снегу, ворон, клевавших погибших животных. Видела Ларсена. Тот следил за ней, стоявшей у окна. Благодаря очкам белизна обретала подробности. Они же скрывали блеск в ее глазах.
Из Чикаго прибыла посылка. Двенадцать ярдов жемчужно-серого шелка. Ральф подарил ей бриллиантовое кольцо и крестик и поклялся, что они новые, а не достались в наследство от первой жены. Затем повел ее на знакомство с домом. Настоящим большим домом.
Кэтрин, конечно, и раньше получала презенты. Молодые люди преподносили ей украшения, даже если понимали, что она близко их к себе не подпустит. Но сейчас все было иначе. Во-первых, дом не был подарком в полном смысле слова: Ральф не дарил его, а просто показывал. Давал понять, что, возможно, это ее будущий дом. Если она выйдет замуж за Ральфа и привезет его потерявшегося сына.
И все же Кэтрин, глядя, как дом постепенно поднимается над ландшафтом и обретает форму, подумала, что это подарок. Труит вручал ей свою надежду. Эта вилла была его безрассудным поступком. Здание возводилось с мечтой о настоящем семейном очаге; мечта не сбылась. Здесь Ральф испытал стыд и унижение. Тем не менее он собирался показать комнаты Кэтрин, сознавая, что открывает свое сердце. Такого подарка ей никто не делал.
Они пересекли поле, проехали через лес. За длинным пологим холмом перед ними возвышался почти дворец. Он был прекрасен. Квадратный, золотой, массивный… Сердце Кэтрин взлетело. Ничего подобного она прежде не видела. Дом был таким одиноким в окружавшем его пустом пространстве, таким величественным на столь обычной земле.
Ей стоило огромных усилий оставаться внешне спокойной; скромно сложа руки на коленях, она дождалась, когда лошадь остановится. Сердце ее зашлось от восторга. Такого изумления она не испытывала много лет.
К массивной распашной двери вела широкая раздвоенная лестница. Труит указал на картину над дверью. На ней, как поняла Кэтрин, была изображена вилла в летний период — с садами, широкими и длинными лужайками, спускающимися к пруду и к реке.