Она наведывалась на рынки, которые даже зимой были наполнены яркими овощами. Продавцы в перчатках без пальцев, с головами, замотанными шарфами, громко расхваливали свой товар. Им помогали несчастные дети, одетые посреди зимы в вещи из хлопка. Заметен был немецкий и итальянский акценты. Кэтрин не испытывала никакого сочувствия к этому миру обездоленных.
В сельской местности царило безумие. Никто не удивлялся пожарам, убийствам, изнасилованиям, немыслимой жестокости, которую творили люди по отношению к своим знакомым. В этом, по крайней мере было нечто личное. В городе же крутились бессердечные анонимные современные механизмы — колеса и шестеренки, холодное железо, изготовленное на чугунолитейной фабрике Труита. Город отличали ужасающая бедность и бессердечие. Кэтрин раздавала детям мелочь, избегая смотреть на их матерей.
Она походила по павильонам, мимо огромных статуй, оставшихся после Всемирной выставки 1904 года. Заглянула в музей, выставочный зал Японии, наполненный сотнями мелких и тонких предметов, сделанных с невероятным мастерством. Тяжелые богатые кимоно напоминали искусно вышитые пеньюары.
В театре «Одеон» она слушала симфонию. В ложе сидела одна, не привлекая внимания. Композиторов Кэтрин не знала, просто ей нравился гармоничный величавый шум. Нравилось смотреть сверху на толпу. Она не надела украшений, не взяла в руки веер. Не сделала ничего, чтобы ее заметили.
Вечером она гуляла по улицам. Двери пивных распахивались, оттуда доносилась музыка — веселые вальсы и польки, исполняемые на старых расстроенных фортепьяно. Входили и выходили смеющиеся мужчины и женщины. Ни разу она не присоединилась к ним. Не купила себе вызывающих и вульгарных платьев, не пользовалась духами. Не влилась в толпу смеющихся женщин. Она жалела свои маленькие украшения, которые могла бы надеть на шею, на запястья, в уши. Представляла себе вкус пива и понимала, что не скучает по нему. Кэтрин думала о сигаретах, но и они потеряли прежний магнетизм. Воображала себя сидящей с закрытыми глазами и слушающей игру оборванного негритянского пианиста, поющего низким голосом непристойную песню. Кэтрин проходила по холодным улицам незамеченной, как любая другая обеспеченная замужняя женщина, и это ей нравилось.
В обеденном зале отеля она с достоинством переносила унижение одиночества, читала Джейн Остин и ждала, когда ее обслужат. Еда была отличной, не такой хорошей, как у миссис Ларсен, зато дорогой и сытной, так что после трапезы Кэтрин впадала в дремоту. Она поглощала устриц, говядину, овощи, крупную бледную рыбу, только что выловленную и привезенную из Чикаго или даже Нью-Йорка. Ела блюда, французских названий которых не понимала и не могла произнести. Официант терпеливо объяснял ей, каков тот или иной рецепт.
По утрам она долгими часами готовилась к предстоявшему дню: решала, в какое из купленных платьев облачиться, укладывала волосы так, чтобы получилось не слишком строго и не вызывающе. Чувствовала себя, словно актриса перед спектаклем, ни одна деталь которого не ускользала от ее внимания. Она привыкла следить за всем, ей нужно было понимать, что происходит вокруг, и она точно копировала манеры постояльцев отеля. Снимала каждый волосок со своей щетки. С горничными, приходившими в номер для уборки, общалась тихим, любезным голосом. Ее комнаты выглядели новыми, словно до нее там никто не селился.
И она вспоминала о Труите, о его простоте и доверии. А также, как ни странно, о его теле и о ночах, которые они проводили. Его тело было немолодым, но от него хорошо пахло, кожа была гладкой и почему-то знакомой. Он никогда не причинял ей боль. Кэтрин сложно было сказать, действительно ли их ночи — наслаждение для нее, она не была уверена, что вообще знакома с наслаждением, но ощущала, что для Труита является чем-то вроде избавления от напряжения, чем- то вроде окна, которое слишком долго было закрыто, возвращением домой. И Кэтрин, как всегда, когда дарила удовольствие, была этому рада. Она знала цену утешения в этом мире. Знала, что это — редкость.
Труит был лишь воротами, выходом на дорогу, о которой она мечтала, но Кэтрин нравилось, что ее муж не толстый, не неприятный, не жестокий, не тиран и не невежда (эти черты присутствовали почти у каждого ее знакомого мужчины).
Она не знала, что чувствует к нему и что ей делать дальше. Она его жена, законная жена. А он богат так, как она и не представляла. Конец истории был известен: Ральфа там не будет. Но как ей самой туда попасть, как добраться до конца, сделаться богатой и получить впечатляющую награду? Иногда она забывала, что работает по плану. Правила плана стали уже не так ясны.