Кэтрин рассказала Труиту об экстравагантных манерах Моретти, о бархатной мебели и шелковом халате, о его игре на фортепьяно, о темной квартире, комнатах, удивляющих экзотической элегантностью и вкусом.
Поинтересовалась, действительно ли Ральф хочет видеть непутевого сына под своей крышей. Она знала: с некоторыми моментами прошлого приходится расставаться, есть места, которые с горечью оставляешь и теряешь навсегда. Кэтрин добавила, что будет ждать от мужа письма, прежде чем начнет действовать.
Ральф ответил, что намерен лишь вернуть сына и больше ничего. Это его единственное желание. Она должна делать то, что потребуется, что необходимо. Пусть идет к нему в дом. Преследует на улице. Если он попросит денег — дает ему любую сумму.
Да, она лишь средство для достижения цели Ральфа. Это стало ясно, еще когда он впервые обмолвился о ее поездке в Сент-Луис. Кэтрин была и приманкой, и инструментом для воплощения мечтаний Труита, какими бы глупыми они ни казались.
Теперь она окончательно удостоверилась, что Труит — сентиментальный дурак. Ему никогда не понять желаний самой Кэтрин.
По крайней мере, свои тылы она прикрыла. К ее поведению вопросов не возникнет. Мэллою и Фиску, если даже они последуют за ней, нечего будет доложить.
Она всегда восхищалась собственным умом и всегда добивалась своего. Не было схемы, которую она не увидела бы насквозь. Сделав мужа своим сообщником, Кэтрин стала героиней собственного обмана. Она с жадностью пользовалась свободой, которой не имела прежде. Поначалу она не была уверена в своих отношениях с Ральфом. Теперь же поняла, что он в ее власти.
На улицу она спустилась в сумерках, плотно укутавшись в воротник шубы и закрыв вуалью лицо. Сначала проверила, нет ли за ней хвоста. Впрочем, это уже не имело значения. Затем прошла мимо домов из песчаника, свернула на улицу с жалкими обшитыми вагонкой лачугами и встала у красного дома.
К этому времени Тони должен был выйти из ванны и одеться. Раздастся стук в дверь, он торопливо отложит трубку с опиумом, шприц или что там еще. Это у него всегда под рукой. Услышит стук и будет готов. Он поймет, кто это, прежде чем отворит дверь.
Она постучала. Он открыл. Посмотрел на нее долгим взглядом, и его язык оказался у нее во рту, скользкий и соленый от устриц. Он втащил Кэтрин в квартиру, захлопнул ногой дверь и поцеловал с такой знакомой для нее страстью.
Сунул пальцы ей под шубу, под воротник платья и прикоснулся к сильно бьющейся вене на ее шее. Кэтрин стаскивала с него одежду, которая уже была расстегнута. Ей не терпелось прикоснуться к гладкой белой коже на его груди, к твердому крепкому торсу, шелковистому под ее рукой. Его кожа была очень свежей, словно до нее никто не дотрагивался.
Тони по-прежнему ее целовал, она водила языком его языку, дотрагивалась до неба, ощущала излишества, которые он позволил себе накануне: шампанское и сигары. Голова у Кэтрин отключилась, кожа загорелась, она снова забыла обо всем. Понятия не имела, кто она и кто он. Все стало неважным. Время исчезло. Не было ни жары, ни холода, ни прошлого ни будущего. Только это — ее ладонь на его животе, под поясом его брюк, его пальцы на ее пульсирующей вене.
Кровь ее превратилась в воду. Глаза ослепли. Она была уже не Кэтрин. Она вообще никем не была. И никто не узнает, где она проводила время. Кэтрин оказалась в царстве прикосновений и впала в экстаз.
Они вели себя так, будто за ними кто-то наблюдает. Не прикрывшись, демонстрировали способы телесных удовольствий, чувствительные к движениям и ласкам, словно все это делали для чьих-то глаз. Она лежала на его кровати, одежда валялась на полу. Кэтрин извивалась от наслаждения, ей казалось, что у нее нет костей. Тони, тоже обнаженный, двигался над ней, его язык умело и быстро довел ее до оргазма. Затем мужчина вошел в нее и вскрикнул от наслаждения. Он доставлял радость самому себе, испытывая восторг от собственного умения. Главными для него были его личные желания, нежность и страсть. Он вошел в нее, словно впервые.
Так они занимались любовью, пока ее губы не распухли от поцелуев, а кожа не покрылась пятнами. Кэтрин ощутила, что снова стала цельной. У нее внутри все болело.
— Труит, — произнесла она каким-то чужим голосом.
В ее жизни было так много мужчин. Она не могла вспомнить их лица. Моретти знал множество женщин.