Девушка напротив размышляла о ветре, завывающем в скалах, о том, как можно шагнуть с утёса, не глядя и не задумываясь, погрузиться с головой в ледяную воду стремительно бегущей речушки, чтобы одежда вмиг облепила сведённое судорогой тело, а потом всплыть в золотисто-зелёных лучах солнца…хм… оказывается это она так о поцелуе со своим возлюбленным мечтала. Просто мыслила картинками, причём не рваными, как большая часть людей, а удивительно цельными. Я могла почувствовать воду, в которую она ныряла, запах камней и мха, мокрый песок под босыми ступнями и – мягкие теплые губы на своих губах в то же самое время. Это было, конечно, не все, но о прочих ощущениях я стыдливо предпочла не задумываться. Не заострять.
Я тряхнула головой и демонстративно уставилась в окно. В пролетающих мимо домах, конечно, тоже жили люди. Тоже думали. Чувствовали. Представляли. Я могла уловить эхо мыслей каждого из них, а все вместе они складывались во что-то вроде мелодии. Отнюдь не бессмысленной, между прочим.
Я сама думала о том, куда направлялась, К кому направлялась, если быть точной.
Знаете, есть долги, которые невозможно оплатить, даже отдав всю жизнь, всю себя. И точно так же есть отношения, которые невозможно закончить. Нельзя подвести к безусловному завершению. Потому что за каждым витком совместного пути наступает новый. Вам кажется, что за поворотом можно будет отпустить уже не нужную чужую руку, но там происходит что-то новое, что-то такое, что только заставляет крепче в нее вцепляться. Потому что никто в этом мире не умеет быть один. Даже самым самодостаточным иногда нужно твердое знание того, что все не бессмысленно. Что есть ради кого сделать новый вдох. Глупо, но так по-человечески.
Тот, кто позвал меня, был из таких вот. Мой единственный в мире якорь. Мы могли не видеться годами, призывать на головы друг друга все кары мира, бросаться обвинениями, которые не прощают даже самым близким и родным. А потом у кого-то из нас случались неприятности, и второй брал рюкзак и шел на помощь. Не задумываясь и ничего не требуя взамен.
В нашем мире-на-двоих не существовало условностей. Я знала, что убью, украду, саму умру за этого мерзавца. Я готова была ради него поступаться принципами и нарушать любые клятвы.
Я была абсолютно уверена, что это – взаимно.
Пляс. Глава четвёртая
- Ты кто?
Синие глаза смотрели на Синктэ с любопытством и, кажется, с осуждением. Он воровато покосился на скрытый плащом меч и прикинул, как будет объяснять незнакомке, что это и зачем. С сожалением отметил тот факт, что Топи и впрямь сильно его вымотали и ослабили: раз он даже не заметил, как девчонка к нему подобралась. Диво, что жив при таких раскладах-то…
- Ответь мне, пожалуйста, - строго повторила она. – Кто ты такой и зачем сюда забрался?
- Вампир, - криво ухмыльнулся Синктэ. – Сплю вот.
- Очень смешно, - фыркнула девчонка.
На вид ей было лет пятнадцать, может – меньше, кто их, акселератов современных знает. Соломенные косички, синие глаза, россыпь веснушек на нежно-персиковой коже. растянутая майка и видавший виды короткий джинсовый комбинезончик.
«Да я как бы не пошутил» - хмыкнул про себя Синктэ и принял вертикальное положение.
- Ой-ё…
В спине стрельнуло и даже кое-где хрустнуло.
Незнакомка наблюдала за тем, как он потягивается и разминается с немалым укором.
- Продуло, да? А нефиг было спать на сквозняке.
- До гроба бежать было далековато, - пожал плечами Синктэ, спрыгивая на землю. – До рассвета никак бы не успел. Водичкой угостишь?
- Не кровью? – слегка разочарованно протянула незнакомка.
- Водой. Обычной. Можно бутербродом.
Девчонка пожала плечами.
- Как знаешь. Мне, может, и крови было бы не жалко. Любопытно было бы посмотреть, как ты ее пьёшь.
Сходила в дом. Вернулась с блюдом, на котором лежали криво намазанные плавленым сыром гренки. В другой руке притащила кружку с водой. Синктэ принюхался: надо же, не из крана! родниковая! кто бы мог подумать!
- Как тебя зовут? – утолив жажду, поинтересовался Синктэ.
- Катя. Ты ешь, если голодный. Я потом могу еще принести.
- Спасибо.
Некоторое время он сосредоточенно жевал. Девчонка не отвлекала, сидела рядом на камне, будто погружённая в свои мысли, но Синктэ чувствовал – наблюдает.