Все это выглядело ужасно загадочно и непонятно… но я радовалась, что проблема решена. Очень устала и хотела попасть домой. По сравнению с прекрасным днем вечер уже начал действовать мне на нервы.
Лишь один раз мне удалось разглядеть в зеркале заднего вида пылающий взгляд: наш спаситель смотрел на меня так пристально, что пришлось отвести глаза первой.
Лица целиком я не видела, но черты показались знакомыми. Я хотела, чтобы он подошел! В отличие от недовольного и раздражительного Халле, я бы сердечно поблагодарила человека.
Но он так и не покинул своего автомобиля.
Вскоре Халле вернулся, и мы на прицепе тихонечко тронулись в путь. Я пыталась разглядеть другого водителя, припомнить хоть кусочек утерянного прошлого. Но видела лишь силуэт, не дающий полноценной зацепки.
— Ты его знаешь, да? — я играла с огнем, задавая вопросы, которые, я уверена, другу не нравились, но желание узнать больше было гораздо сильнее боязни его расстроить. — Почему ты на него кричал?
— Мы, как бы, враги, — сквозь зубы ответил Халле, сжимая руль.
— Но он нам помог, значит, человек хороший? — нахмурилась я в недоумении.
Халле промолчал, а напряжение в салоне стало ощущаться еще острее. И мое любопытство моментально вспыхнуло, словно подожженная спичка.
— А я его знаю? — тихо спросила.
— Доктор Генье велел не подсказывать, — прохладно напомнил друг.
— Значит, знаю! — воскликнула я и широко улыбнулась, не сдержавшись.
— Какое это имеет значение теперь? — рыкнул друг.
— Мне кажется, память начала возвращаться, — солгала я, хотя не совсем — глаза в зеркале заднего вида действительно показались знакомыми.
— Вот как! — всерьез рассердился мой спутник, повышая тон. — Значит, меня не вспомнила, проведя со мной целый день, а водитель дорогой тачки пробудил воспоминания, хотя даже не вышел из машины?!
Красный «камаро» красноречиво посигналил и мигнул задними фарами, и Халле крикнул, как будто другой водитель мог его расслышать издалека:
— Да пошел ты!
— Не кипятись, — попросила я, испугавшись за руль «форда», скрипящий под жестокой хваткой дрожащих от напряжения бледных пальцев. — Даже если вы в ссоре, он ведь помогает нам…
— Мы бы и без него справились, — грубил Эрлинг, и не думая прекращать вести себя как болван.
— Какая разница, кто нам помог? — разозлившись на неоправданную неблагодарность друга, я тоже вспылила. — Мы давно должны были быть дома! Успокойся, или я больше никуда с тобой не поеду!
Повисло продолжительное молчание, длившееся несколько минут, наполненное моим возмущенным давлением и сердитым сопением моего бешеного спутника. После чего он сдался и уступил:
— Прости…
— Ладно, — с облегчением приняла извинения я. Мне не нравилось ссориться с другом, который имел все шансы остаться единственным.
Дорога заняла больше часа — водитель красного «камаро» не спешил. А может, тяги его гоночной крошки не хватало, чтобы тащить джип. Или он просто берег движок, не позволяя ему перетруждаться.
Остановился он не напротив дома, а чуть раньше, словно не хотел, чтобы из окна его увидела Шарлетт.
Все повторилось: спаситель не вышел из «камаро», Халле сделал все сам. Как только отцепил трос, другой водитель, не прощаясь, рванул с места.
Я была крайне разочарована тем, что он так и не поговорил со мной; мне казалось черной неблагодарностью не сказать ему хотя бы простое «спасибо»!
— Как его зовут? Кто он такой? Что сделало вас врагами? — допытывалась я, пока Халле, приготовив кресло, переносил меня из машины. — Почему он не подошел поздороваться, если мы знакомы? Мне нужно встречаться с прошлым, чтобы восстановилась память. Может, общение с кем-то еще, кроме Шарлетт и тебя, пойдет мне на пользу.
— Не всякие воспоминания полезны, Флоранс, особенно для тебя, — упорно замалчивал Халле правду, толкая коляску вперед, а я, поджав губы, бесилась из-за неспособности самостоятельно двигаться — тогда бы я сама подошла поближе, чтобы увидеть лицо таинственного и такого скромного спасителя.
— Или, возможно, ему неприятно видеть мои увечья, — вдруг осознала я, потому что все каждый раз сводилось к этому.
Школьные друзья устроили мне бойкот, официантка вела себя как стерва, а теперь и еще один знакомый из прошлого не пожелал общения. Что же я такого сделала, чем заслужила это всеобщее презрение?
— Не об этом тебе сейчас надо думать, — досадовал Халле, напоминая о более важных, сиюминутных вещах. — Нас ждет Шарлетт.
— Шарлетт, — повторила я, слово прозвучало как выстрел. И съежилась на коляске, готовясь к битве.
Глава 11. Измотанная кошмарами
— Ты не можешь запретить мне дружить с Халле! — спорила я с мамой, лицо которой от гнева уже покрылось багровыми пятнами.
Мы ругались битый час — Шарлетт и слышать не хотела о татуировках. Она выгнала Эрлинга уже просто за то, что он привез меня домой слишком поздно, а когда разглядела рисунок на моем лице, и вовсе отбросила сдержанность.
Отдуваться пришлось мне одной — мама захлопнула перед Халле дверь, не пустив его в дом. Этого следовало ожидать, но крайне неприятно оказалось в очередной раз убедиться в собственной правоте.
— Мне восемнадцать, и я не буду выслушивать твои претензии, — развернув коляску, я раздраженно покатила в свою комнату. — Ты не можешь мне приказывать, я взрослая и сама решаю, как жить!
— Флоранс, милая, ты отказалась от хирургии для того, чтобы создать этот ужас на своем лице? — взмолилась Шарлетт, когда я захлопнула дверь своей комнаты, кипятясь от бессилия.
— Это совершенно другое! — выпалила я. — Тату красивая. И не потребовала операции и больничного режима. А ты такая же, как всегда, что-то выдумала и ничего не хочешь слышать! Ты даже не дала Халле объясниться, а ведь он не виноват, что его машина сломалась. Он подарил мне замечательный день, но тебе, как обычно, нужно было все испортить…
Надувшись, я замолчала, безмолвствовала и мать.
— Прости, — наконец, принесла она неохотные извинения с тяжким вздохом. — Пойми, Халле уже один раз не оправдал доверия, когда позволил тебе так пострадать. Затею с татуировкой безвинной тоже не назовешь. Я бы хотела оградить тебя от всех возможных опасностей, а Халле, как вижу, снова ведет тебя прежней нехорошей дорожкой…
— Ты не можешь защитить меня от жизни, мам, — проворчала я. — Я сама решаю, что делать. И если захочу риска — научиться водить или покорить вершину горы, — ты меня не остановишь, и инвалидное кресло тоже. Если я выбрала татуировку, значит, так тому и быть, смирись.
— Послушай себя, — прорычала Шарлетт, снова рассердившись. — Всего один день — и тебя не узнать! До прихода Халле ты сидела спокойно дома, а теперь какие мысли…
— О-о, так то, что я сидела дома в одиночестве — оказывается, хорошо?! — возмутилась я до глубины души. — Ты бы хотела запереть меня от всего мира? Это ты считаешь счастьем!.. Поэтому ты назвала меня книжным червем? По-твоему, солгать дочери о том, какой она была, лучший выход?
Мама подозрительно надолго замолкла, будто не находила, что ответить. Затем толкнула дверь, наплевав на личные границы, и вошла, заставив в тысячный раз пожалеть, что у меня нет щеколды. Ее лицо вместо багрового теперь было белым, а значит, мое предположение оказалось верно!
— Ты всегда имела склонность к рискованному поведению, — прошипела Шарлетт, и ее гнев теперь был направлен не на Халле или меня, а на мой характер, который она любой ценой мечтала исправить. — И посмотри, к чему оно тебя привело!
— Это не причина врать мне, выставляя совсем другим человеком, лишь бы привязать к себе! Я тебе не животное, которое можно запереть в клетке!
— Ради твоей безопа…
— И ты думала, что я смирюсь с положением «послушной дочки» и никогда не потянусь к приключениям только потому, чтоты так сказала?!
Всплеснув руками, Шарлетт демонстративно закатила глаза, будучи вне себя.