Почти всю обратную дорогу к нашему с Гришей новому дому мы молчали. И лишь после того как Оболенский, по-прежнему сидевший за рулем, припарковался неподалеку от подъезда, Григ разжал наконец губы.
— Я не намерен ничего говорить о том, — сказал он, — во что ты втянул нас с Маришей… Пусть тебя впредь упрекает твоя собственная совесть. Но мы оба, учитывая обстоятельства, имеем право знать, кого еще из наших вынуждены в данный момент покрывать. Кто ее сообщник?!
— Почему ты решил, что это кто-то из наших? — хмуро бросил Корнет. — Нет, конечно… Ее сообщник, вернее, сообщница — тоже женщина. И тоже мать, пострадавшая так же, как пострадала Валентина Петровна. Разница лишь в том, что Петрашова потеряла дочь, а она — сына… За год до моей командировки в Симферополь мать Катиного мальчика уехала из города, бросив там все, включая собственный домик, просто заколотив двери и окна… Я отыскал их адрес и видел это сам… Больше у вас нет ко мне вопросов?
И поскольку мы не ответили, он просто вылез из машины, молча кивнув нам на прощание.
31
Я и по сей день думаю, что, несмотря на все пережитое до того ночного визита к Валентине Петровне Петрашовой, самыми тяжелыми за все время с момента Милкиной гибели были последовавшие за ним почти три недели.
К утру четверга у Потехина, видимо, уже не осталось сомнений в том, что Петрашова сбежала и, следовательно, именно она является убийцей. Потому что именно в четверг утром и была им в полном соответствии с законодательством, с соблюдением всех необходимых формальностей, вскрыта дверь в комнаты Валентины Петровны… От предыдущих трех дней, в течение которых мы ожидали этого решающего момента, у меня в памяти осталось в основном чувство, что все, что я делаю, происходит на самом деле во сне, а вовсе не наяву.
Очевидно, именно таким образом проявили себя защитные силы моего несчастного организма, стеной вставшие между мной и будущим нашим ребенком и — реальностью… Наверное, пережить это кошмарное ожидание помогло и мое решение последовать совету мужа — взяв несколько дней в счет отпуска, отправиться в поликлинику, в которой доктора немедленно набросились на меня со своими анализами, словно стая ворон на добычу… В паузах я автоматически то готовила еду, в основном к Гришиному возвращению из редакции, то болтала по телефону с тетушкой, то, тоже по телефону, общалась с мамой, принявшей новость о грядущем увеличении семейства, как я и предполагала, — целым морем восторженных слез. Помнится, постоянные мамины попытки немедленно приехать ко мне в Москву, с тем чтобы вплоть до родов сдувать с моей персоны пылинки, а главное — мое активное противление ее благим намерениям забирали у меня столько сил, что большую часть оставшегося времени я элементарно спала — глухо, тяжело, но, слава богу, без сновидений…
Ну а потом, как я уже упоминала, наступило утро четверга. И, начиная с этого момента, мы — все трое — лгали столько, сколько, наверное нам не доводилось врать во всю предыдущую жизнь… Страх, как я тогда убедилась, великая сила: даже если поверить Корнету, что артистизм — вечный спутник профессии журналиста, в тот период он у нас достиг, несомненно, уровня гениальности… Меньше всех досталось мне.
Прежде всего я, в отличие от мужа и Корнета, не стала свидетельницей того, как бушевал Потехин, какие он метал громы и молнии, обнаружив исчезновение Петрашовой и ее письменное признание… Как он набросился на обоих мужчин с кучей нелицеприятных вопросов по поводу ее «отпуска», по поводу того, почему, в частности, Григ не уточнил тех самых «личных причин», по которым она берет отпуск, не напомнил ей о подписке о невыезде, не…
Много позже Корнет рассказывал мне о том, что мой муж держался на удивление твердо, невозмутимо… словом — достойно. И все вопросы разъяренного следователя спокойно возвращал ему в виде своих собственных — встречных: почему Потехин полагает, что Валентина Петровна сказала бы ему правду? И что бы изменила в данной ситуации ее неизбежная ложь?.. Чего ради он, главный редактор издания, стал бы соваться в личные дела своей подчиненной, к тому же низшего, технического эшелона?.. Наконец, с какой стати он должен был осуществлять служебные обязанности господина Потехина и иже с ним, напоминая ни с того ни с сего Петрашовой о подписке о невыезде?! Особенно с учетом того, что в конторе о трагедии стараются, по молчаливому согласию, говорить как можно меньше…