— Что там такое? — раздраженно спросил Вар.
— Пойду взгляну, господин, — промолвил Аристокл и выскользнул наружу.
Вернулся он скорее, чем ожидал Вар, и доложил с бесстрастным лицом и таким же бесстрастным тоном:
— Господин, явился германец по имени Арминий. Он пришел со своим отцом, как и в прошлом году.
— О, прекрасно! — воскликнул Вар, и тут Аристокл наконец утратил свое бесстрастие.
Будь у наместника желание охарактеризовать выражение лица своего раба, он, наверное, описал бы его как «откровенный ужас».
Арминий поначалу гадал, успеет ли он вернуться в окрестности Минденума до того, как римляне заново отстроят лагерь. Но нет: лагерь, или город, или как там его назвать, уже вновь стоял к тому времени, когда они с Зигимером вернулись из владений хавков на юго-восток, в центральную часть Германии.
Римские часовые встретили Арминия ощетинившись, как злобные сторожевые псы. Может, Вару и нравилось привечать в лагере германца, но остальным — нет! Лишь высокое покровительство наместника не позволяло легионерам показать варварам, насколько те нежеланные гости. Но в отличие от германцев римляне выполняли все приказы вышестоящих начальников, нравились им эти приказы или не нравились.
— Приветствую, во имя ваших орлов! — окликнул Арминий караульных.
Он не хотел давать легионерам повод для неудовольствия. Лучше показать, что он чтит их обычаи, и тем самым расположить к себе римлян. Будет мало радости, если кто-нибудь пырнет его ножом в спину, пока он будет идти по лагерю. А Арминий мог поставить золотой против медяка, что, случись такое, Вар никогда не найдет убийцу.
Однако вопреки надеждам Арминия приветствие не смягчило караульных.
— Наш орел следит за тобой, — прорычал один из них, а остальные закивали в знак согласия; двое часовых положили ладони на рукояти гладиусов.
— Будь осторожен, — уголком рта, едва шевеля губами, пробормотал Зигимер.
— Знаю, — точно так же отозвался Арминий.
После чего уже совсем другим тоном обратился к римлянам:
— Не будет ли кто-либо из вас любезен рассказать высокочтимому наместнику о моем прибытии?
Арминий понимал: после того как Вара поставят в известность о появлении германцев, никто уже не посмеет убить гостей наместника, а потом заявить, что убийство было совершено по ошибке. Судя по лицам легионеров, желание «ошибиться» подобным образом у них имелось. И немалое.
Однако просьбу Арминия не оставили без внимания: один из караульных отправился в лагерь с докладом.
— Можем мы войти? — осведомился Зигимер, медленно, с запинкой выговаривая латинские слова. — Я уже далеко не юноша и мне тяжело торчать здесь на солнцепеке.
На рассвете отец упражнялся с Арминием в поединке на мечах и не выказал ни малейших признаков усталости. Крепкий, закаленный воин, он привык переносить без жалоб и жару и холод. Возможно, Зигимер был уже не столь силен, быстр и вынослив, каким был в возрасте Арминия, но ему еще хватало силы, быстроты и выносливости, чтобы быть опасным бойцом. И еще более опасным его делал приобретенный с годами боевой опыт.
В лагере раздались возгласы, и Арминий спрятал усмешку. Возможно, и Зигимер тоже, ибо старый вождь пробормотал:
— Надо же, как они тебя любят.
— Как будто это новость для нас, — тихо отозвался Арминий и снова возвысил голос: — Можем мы войти? Я не могу позволить, чтобы моему отцу стало плохо.
Римляне, как и германцы, почитали старших. Уже одно то, что Арминий прибыл в Минденум вместе с отцом, не позволяло римлянам прогнать незваного гостя.
И все равно один из легионеров сказал:
— Надо подождать ответа наместника. Будь на то моя воля…
Он не закончил фразу, но Арминий и так прекрасно понял, что собирался сказать караульный.
— Э! — воскликнул вдруг другой часовой, оглянувшись через плечо. — Да наместник сам сюда идет!
Легионеры вытянулись по стойке «смирно». Этому учили и во вспомогательных войсках, и, хотя Арминий находил такое требование смехотворным, он усвоил воинскую науку вместе со всеми. Делать так же, как делают все, было проще, чем спорить. Тем паче что один человек не может выступать против громоздкой военной машины.
Римляне полагали, что вся Германия точно так же без споров примет их порядки. Но Германия — не один человек, а целый народ, превосходящий захватчиков численностью и упрямством.
«Уж я-то точно превосхожу в этом римлян, — подумал Арминий. — И я могу зажечь пожар во всей Германии. Могу… И сделаю это!»