— Да, я слышал то же самое, — нехотя промолвил Август. С еще большей неохотой он велел: — Вытащи голову из мешка. Если кто-нибудь и сможет опознать беднягу Вара, то это я.
Он мог бы позвать Клавдию Пульхру или ее сына… Нет, Квинтилий Вар-младший учится в Афинах… Но даже будь он здесь, Август все равно не стал бы подвергать подобному испытанию ни мирного юношу, ни внучатую племянницу. Сам же он бывал на полях сражений и видел человеческие останки, хотя и много лет назад.
Август постарался взять себя в руки.
Гонец не спешил лезть в мешок, и кто мог бы обвинить его в том, что ему не хочется прикасаться к содержимому? Наконец он просто перевернул мешок на мозаичный пол, и помещение сразу заполнилось страшным трупным смрадом.
Вольноотпущенник Августа отпрянул, зажимая рот. О том, что такое поле боя, он имел не большее представление, чем младший Вар или Клавдия Пульхра. Это неведение — неведение столь многих людей в империи — было заслугой Августа, чем император по праву гордился.
Но последствия сражений не исчезают без следа, даже если сам Август желает, чтобы так случилось.
Император обошел вокруг отсеченной головы, осматривая ее и так и сяк, сравнивая увиденное с запечатлевшимся в памяти образом мужа внучатой племянницы. Его желудок не возмутился — да, Август помнил, что такое смерть и что она делает с человеческой плотью.
— Так это он? — спросил гонец, не отступивший ни на шаг и проникшийся уважением к Августу за его мужество.
— Да, — металлическим голосом ответил император. — Это Публий Квинтилий Вар. По крайней мере, то, что от него осталось. Лысая макушка, курчавые волоски на висках и затылке, нос, подбородок… Сомнений нет. Это Вар.
— Говорят, он умер с честью, — только и смог промолвить в утешение гонец.
— Наверное. Но слишком многие умерли вместе с ним. Умерли потому, что он позволил Арминию себя обмануть.
Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!
Нет, он никогда их не вернет. Разгром в Германии — это кошмар наяву, от которого нельзя очнуться. Он реален и останется реальным навсегда.
Август со вздохом кивнул на останки Вара.
— Не будешь ли так добр, убрать… это… обратно в мешок? — обратился он к гонцу. — Я устрою подобающее погребение, но не сейчас.
— Будет исполнено! — послушно ответил тот.
Спрятать голову обратно в мешок оказалось не так просто, как вытряхнуть ее оттуда. Когда отвратительная работа была наконец закончена, гонец спросил:
— Могу я вымыть руки?
— Конечно.
Август послал рабов за водой и ароматическими маслами, приказав принести самые сильные и благоуханные, а также щеточку с бронзовой рукояткой, чтобы можно было очистить пальцы.
— Спасибо за твою доброту, — промолвил посланец, когда рабы принесли требуемое.
— Это тебе спасибо, и за доставленное известие, и за то, как ты потрудился здесь, — возразил Август. — Теперь мы знаем, что сталось… во всяком случае, что осталось от Квинтилия Вара. И можем упокоить его останки.
Когда гонец по мере возможности смыл с себя трупный запах, Август отпустил его, наградив пятью золотыми. Правитель Римского мира хотел бы так же легко избавиться от самой германской проблемы. Но зловоние, исходившее от головы Вара, продолжало наполнять помещение даже после того, как раб осторожно унес мешок прочь. Отделаться от смрада было непросто, а от проблемы, которую он символизировал, — еще сложнее.
И Август ничего не мог с этим поделать. Он пытался, но потерпел крах, как при попытке противостоять самой смерти.
Запах смерти пробудил в нем воспоминания о былых провалах. Дикие племена германцев продолжат бродяжничать у северных рубежей Римской империи. Правда, против отдельных племен осмотрительный правитель мог бы повести свою игру, натравливая их одно на другое. Маробод и Арминий не испытывали взаимной любви. В будущем этих вождей неизбежно ожидало соперничество, и Август знал, что сможет использовать ситуацию в своих интересах.
Но он знал и другое — его дни уходят. Если ему удастся прожить лет пять, это уже будет удивительным, если десять — это будет чудом. А многие ли из тех, кому предстоит сменить его у кормила власти, обладают сочетанием уникальных способностей, дарованным ему?
Император поморщился. Что ж, его власти есть предел. Что касается Германии, он сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно. О, если бы у него было два Тиберия! И если бы Паннония не восстала как раз тогда, когда он готов был зажать Германию в железной хватке раз и навсегда! О, если бы!..