— Хорошо.
В эту минуту у Патриции не было ни сил, ни желания спорить с ним.
— Ты почти ничего не съела, — упрекнул ее Густав, не спуская с нее внимательных глаз.
— А почему это тебя так волнует?
Патриция громко отодвинула стул от стола, бросила на стол салфетку и выбежала в гостиную. Когда Густав, придя в себя после ее неожиданного и необъяснимого взрыва, последовал за ней, он обнаружил ее у окна полутемной комнаты. Патриция стояла неподвижно, безразличным взором глядя куда-то вдаль. Не первый раз за этот вечер Густав хотел бы заглянуть в ее мысли. Она была такой нервной и взбудораженной во время всего ужина, и ее зеленые глаза загорались огоньком противоречия всякий раз, когда он к ней обращался.
Он с ужасом подумал, что эта ее нервозность может быть вызвана ее намерением сообщить ему, что она не видит путей к их примирению. Он не мог представить, что он будет делать, если она поставит его перед этим фактом, тем более сейчас, когда он почти уверился в том, что это возможно.
— Может, принести тебе что-то? Бокал вина? Немного бренди? — нерешительно предложил он, но она отреагировала вовсе не так, как он ожидал.
Она резко повернулась к нему, скрестив руки на груди защитным жестом.
— Нет, спасибо.
Ее голос, в противоположность резким жестам, был настолько безразличен, что Густав почувствовал себя официантом, вопрошающим, понравился ли ей ужин.
— Ну ладно… Патриция, с тобой что-то происходит, и я никак не могу понять, что именно. Тебе придется мне все объяснить. Только не говори, что сейчас неподходящее время для этого, потому что я не уйду отсюда, пока не получу ответ на этот вопрос.
Как бы подтверждая свои слова, он решительно и прочно сел на диван, намереваясь добиться своего.
Если она сейчас не скажет ему всего, то вряд ли для этого будет еще одна возможность. Через пару дней Марион выпишут из больницы, и тогда ей, Патриции, придется ухаживать за тетей, которая все еще была в гипсе, и одновременно присматривать за магазином. Не может же Густав делать это вечно? И так странно, что он продержался так долго. В конце каждого дня Патриция с ужасом ждала момента, когда он подойдет к ней и скажет, что ему пора возвращаться на работу. И как только он окажется в кутерьме большого города, кто знает, захочет ли он вернуться сюда, в их маленький провинциальный городок?
На сердце Патриции лежала тяжесть, и ей пришлось откашляться, прежде чем она смогла сказать что-то членораздельное.
— Понимаешь… Не могу сказать, что уверена на все сто процентов, я еще не делала никаких анализов, но мне кажется, что… что я беременна.
Ну вот, она сказала это, и мир не перевернулся. Патриция с облегчением вздохнула. По крайней мере, еще не перевернулся. Хотя Густав замер на секунду и сидел так, будто его погрузили в транс.
Но затем улыбка осветила его лицо, та самая знаменитая улыбка, которая могла погубить любое женское сердце. Она становилась все шире и шире, пока у Патриции не перехватило дыхание.
— Я даже не знаю, что сказать, — сказал Густав неожиданно для нее.
После той радостной улыбки его слова поразили Патрицию в самое сердце. Как это, не знает, что сказать? Ей вовсе не это хотелось услышать. Слова «не знаю» означали сомнение, а она, наоборот, Ждала от него уверенности. Ей хотелось услышать от него слова ободрения. Он должен был ее убедить, что все будет в порядке. Разве не этого ждет каждая будущая мать? Особенно если учесть то обстоятельство, что первая беременность закончилась трагедией.
Погруженная в свои серые мысли, словно туманом окутавшие ее сознание, Патриция даже не заметила, как Густав подошел к ней. Сейчас он стоял рядом. Чувственный запах его одеколона коснулся ее ноздрей. Затаившееся желание шевельнулось, словно затухающие угли костра, готовые вспыхнуть опять. Все ее чувства обострились. Она смотрела в упор на его красивое лицо, но беспокойство не давало ей говорить.
— Извини. Это моя вина. Я должна была настоять на том, чтобы ты… чтобы мы…
Он не дал ей закончить, просто крепко прижал ее к своей груди, и ощущение его силы и надежности сняло с ее плеч все проблемы, все печали, все горести, обволакивая ее неизъяснимой нежностью.
— Я просто потрясен, — страстно шептал Густав, и его теплое дыхание щекотало ее ухо. — Это просто чудесная новость, Пэт. Как я рад! Я чувствую себя, словно ребенок, который получил долгожданный подарок на Рождество. Лучший подарок придумать трудно.
Она обняла его за талию и подняла голову, чтобы увидеть выражение его глаз.
— Так ты не против? — неуверенно спросила она, вглядываясь в его лицо.