Сегодня Катя не пригласила мать сесть, а, подойдя к ней, сразу попросила:
— Мама, есть к тебе одно дело… Тут рынок поблизости, за углом. Ты ходишь мимо, знаешь?
— Знаю, знаю, — закивала Евдокия Петровна.
— Не трудно тебе будет сходить туда? Надо купить семечек Шуре. Очень нужно, понимаешь? Никогда ничего не просила… И вдруг — семечек… Сходи, пожалуйста.
Евдокия Петровна засуетилась — не так уж часто обращалась к ней Катя с просьбами.
— Сейчас, сейчас… Куплю, куплю… Может, чего еще?
Катя проводила ее к выходу и вернулась.
Возле Шуры сидела Света и тревожно поглядывала на дверь, ждала маму. Шура дремала, время от времени открывая глаза, чтобы удостовериться, что Света здесь: ей не хотелось оставаться одной.
Но вот в палату прискакала на костылях взволнованная Зина. Запыхавшись, позвала:
— Света! Иди встречай! Там они, возле дежурной… Беги!
Крупное лицо с небольшими светлыми глазами сияло радостью, будто это пришли наконец к ней, Зине.
Света медленно поднялась, заторможенно сделала несколько шагов, испытывая смешанное чувство радости, волнения и страха перед встречей.
— И папа? — обернувшись, спросила она. — Он ведь болеет… Мама говорила.
— Иди, иди! — приказала Катя.
Зина торопливо посторонилась, пропуская Свету, и двинулась следом. В дверях Света остановилась в нерешительности, ухватившись за косяк, словно дальше был сплошной лед и она боялась поскользнуться. Выглянула в коридор.
— Иди, не бойся. Чудило! — Легонько костылем Зина тронула ее сбоку. — Эх, мать честная! Кабы ко мне, на одной ноге поскакала бы!
В конце коридора Света увидела две фигуры в белых халатах. Они медленно приближались. Отец держался прямо и шел мелкими шажками, почти семенил, опираясь на толстую палку. Мама, с хозяйственной сумкой в руке, близоруко всматривалась в каждую попадавшуюся навстречу женщину, стараясь узнать в ней дочь.
У Светы сжалось что-то в горле — почему отец с палочкой? Никогда раньше не пользовался он палочкой. Нога… Старая рана, еще со времен гражданской войны… Господи! Как можно было так долго тянуть, не звонить… Ведь они думали о ней непрестанно, каждый день! И Света, сорвавшись с места, побежала по коридору навстречу двум фигуркам, которые теперь, затуманившись, показались ей одним сплошным белым пятном…
Вечером Катя долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, вставала, выходила покурить. В коридоре было полутемно, пусто. Пододвинув стул к окошку, она смотрела на запорошенные снегом крыши, на молодой месяц, рядом с которым горела крупная звезда. Временами серебряный серп месяца тускнел, скрываясь за небольшой тучкой, но скоро вновь выскальзывал, еще более яркий и чистый.
Думалось о прошлом. Будущее рисовалось слишком неясно. Можно было только предположить, что на фронт Катю уже не пустят — нога. Правда, врач на днях намекнула, что, возможно, придется делать еще одну операцию. Пусть делают. Катя не возражает, если так надо. Авось и уладится с ногой. Да и войне пока еще конца не видно.
Мама сказала, что приезжал в Москву танкист — фронтовой товарищ Пети Фомина, Катиного одноклассника, с которым она дружила. Заходил к его родным, привез письмо, в котором Петя передавал привет и ей, Кате. В письме Петя писал, что восемь месяцев партизанил в лесах, а теперь снова в танковых частях. Подробностей не сообщал. У Кати отлегло от сердца — она боялась, что Пети уже нет в живых: писем от него не было около года.
Петя Фомин… В школе его прозвали Фома Лопоух. Действительно, у него были большие оттопыренные уши, казавшиеся еще больше из-за прически, которую он никогда не менял, — волосы он стриг под «ежик». Худой, жилистый и крепкий, Петя был хорошим спортсменом, в старших классах занимался легкой атлетикой и среди школьников района считался лучшим бегуном на короткие дистанции. Катя всегда удивлялась, как Петя, медлительный и даже немного заторможенный, вдруг совершенно преображался на беговой дорожке и несся вперед как ветер, легко и свободно.
— Ты, наверное, притворяешься, Фома, — говорила Катя. — Ходишь как верблюд — еле ноги плетутся. А на самом деле ты вон какой быстрый!
Они дружили с детских лет. Сидели за одной партой, вместе бегали в кино. Любимые Катины фильмы «Путевку в жизнь» и «Чапаева» смотрели много раз подряд. Спрятавшись в фойе за стульями, терпеливо ждали, когда начнут пускать в зал на следующий сеанс, — денег на кино не было. Никак не могла Катя согласиться с тем, что Чапай гибнет, и с душевным трепетом вновь и вновь переживала этот трагический момент, всем своим существом желая, чтобы легендарный комдив переплыл реку…