— Товарищ лейтенант!
Она не сразу сообразила, что это окликнули ее, и продолжала идти, но, услышав опять: «Товарищ лейтенант, я к вам обращаюсь!», остановилась. На тротуаре стояли капитан с красной повязкой на рукаве и два солдата — это был военный патруль. Капитан строго произнес металлическим голосом:
— Товарищ лейтенант, вы не по форме одеты. Я вынужден задержать вас. Пойдемте со мной.
«Шарфик!» — догадалась Лиля. Вместо скучного серого шарфа она надела кремовый в мелкий красный горошек... Он выступал совсем немножко над грубым воротником шинели, но зоркий глаз капитана заметил его издали. «Какая досада! — подумала Лиля.— И зачем я его выставила? Спрятала бы поглубже...»
— А почему? — все-таки спросила Лиля, хотя ей все было ясно, надеясь, что, может быть, ей удастся уговорить капитана отпустить ее: ведь такая мелочь...
— Там объяснимся, — мрачно произнес капитан, глядя куда-то в сторону и желая, видимо, показать, что никакие разговоры не могут помочь.
— Понимаете, товарищ капитан, я очень спешу. У меня совершенно нет времени...
— Пойдемте.
Она поняла, что действительно говорить и объяснять бесполезно, и, окруженная патрулем, словно арестованная, пошла в комендатуру. По пути капитан остановил и захватил с собой еще двух офицеров, причем делал он это не спеша, специально растягивая процедуру, и, как показалось Лиле, испытывал при этом огромное удовлетворение.
В помещении куда они пришли, стоял большой письменный стол, и капитан важно уселся в кресло перед столом.
— Ваши документы, — обратился он к Лиле.
Она молча протянула документы, и капитан, положив их на стол, отодвинул на самый край, где уже лежала стопка удостоверений, словно и не собирался возвращать их.
— Вы разве не знаете, что в армии не положено надевать... разные украшения! Идет, понимаете, жестокая война, а вы чем занимаетесь — дисциплину нарушаете?
Он сказал это так, будто бы от того, какой шарфик наденет Лиля, зависит чуть ли не исход войны.
— А у меня нет другого! — с вызовом сказала Лиля, глядя в упор на щеголеватого капитана, совсем еще молодого.
Еще раньше она заметила, что сапоги у капитана первоклассные, все пуговицы начищены до блеска и шинель, совсем новая, тщательно подогнана. «Сидит тут, в тылу, и еще указывает! О войне вспоминает...» — подумала Лиля и сердито сдвинула брови.
Капитан побагровел и приказал своим отработанным, металлическим голосом:
— Завтра явитесь сюда в девять ноль-ноль!
— Разрешите узнать зачем? — с невозмутимым видом поинтересовалась Лиля.
— За нарушение формы и пререкания со старшими назначаю вам четыре часа строевой. Сбор здесь, на улице у сквера. Можете идти. Только снимите шарф, лейтенант! И впредь советую форму соблюдать!
Он сделал ударение на последних словах и с довольным выражением взглянул на Лилю.
— Извините, товарищ капитан, но это наказание придется отложить до конца войны. Дело в том, что шагать мне нельзя... противопоказано, — вежливо сказала Лиля, предчувствуя свою победу.
— Это почему?
Небрежным движением она вынула из бокового кармана справку и положила ее на стол. Там было сказано, что после ранения она направляется в госпиталь для консультации и дальнейшего лечения.
— Вот почему.
Капитан быстро пробежал глазами бумагу и, видимо, не зная, как поступить, долго держал ее в руках, внимательно рассматривая. Наконец произнес уже совсем другим тоном, решив покончить с этим делом мирным путем, для чего ему потребовалось некоторое время, чтобы перебороть себя:
— Ну, раз такое дело... Смотрите, больше не попадайтесь! Нужно соблюдать форму, а то... Сами понимаете, вы же фронтовик!
— Документы мои верните.
Не глядя на капитана, Лиля взяла у него свои документы и, спрятав, спросила:
— Разрешите идти?
— Идите. Только шарф...
«Опять шарф...» И Лиля поспешила перебить его, не дав ему договорить:
— Товарищ капитан, шли бы вы лучше на фронт! Скучно ведь вам тут... На вашем месте я не стала бы сидеть в тылу — здесь и пожилой человек вполне справится!
Повернувшись по всем правилам, она вышла раньше, чем растерявшийся капитан успел что-нибудь сказать.
К началу встречи она, конечно, опоздала и, тихонько войдя в зал, села с краю на стул, стараясь остаться незамеченной. Однако ей это не удалось: ее сразу обнаружили и вытащили на сцену, где за столом в самом центре сидели Катя и еще три девушки в военной форме. Все они по очереди рассказывали о том, где и как воюют. Лиля выступила последней. Им задавали вопросы, интересовались подробностями, просили дать адреса, чтобы переписываться.
На следующий день Юрка принес газету, где был помещен репортаж о встрече с девушками-фронтовиками и фотография. На групповом снимке Лиля с трудом узнала себя, хотя Юрка уверял, что получилась она очень хорошо и что особенно четко и рельефно выделялся Лилин острый нос, по которому в первую очередь и можно было определить, что это действительно она.
— Ну точно как у Буратино! Посмотри, посмотри, сестрица! — смеялся Юрка.
Лиля отобрала у него газету и спрятала в ящик стола — на память.
Со дня приезда в Москву прошла неделя, и московская жизнь, поначалу такая новая и непривычная для Лили, стала ее тяготить. Все чаще мысли ее возвращались к той, другой жизни... Она жадно слушала сообщения по радио, сводки Сов-информбюро о положении на фронтах, особенно на Южном фронте, под Ростовом, где воевал полк.
По ночам она металась и кричала во сне, и Анна Васильевна вставала и подолгу стояла возле Лили, ожидая, когда она успокоится, а иногда будила ее. Ей снились полеты, «юнкерсы» с черными крестами, воздушные бои. В ушах звучал голос Леши: «Тяни, Лиля! Держись, я здесь...»
Она забеспокоилась: а вдруг там что-нибудь случилось?..
— Катя, давай уедем, — предложила она.
— Куда, домой? В полк?
— Угу.
— Так у нас же еще три дня есть, — начала было Катя, которая не успела еще встретиться и наговориться со всеми своими знакомыми и друзьями, но тут же замолчала. Потом решительно сказала: — Слышь, Лилька, а ведь правильно — пора! Махнем назад! Хватит, точка! Я и сама уже думала об этом.
— Пошли за билетами.
— Прямо сейчас?
— Ну да! А чего ждать? Сегодня и возьмем.
— А в госпиталь? Они обещали дать заключение, а то еще, чего доброго, летать не дадут...
— Сходим потом, если успеем.
— Идет, Лилька! Погуляли, и хватит!
Никаких билетов они, конечно, не достали: расписание у поездов было более чем неопределенное, да и вообще никто толком не мог объяснить, как часто и как далеко ходят поезда на юг. Им посоветовали отправиться из Москвы попутным самолетом, и, обратившись в штаб ВВС, девушки получили разрешение сесть в транспортный самолет, который должен был лететь в Ростов. На следующий день они покинули Москву.
А ТЫ ГДЕ БЫЛ, ЛЕША?
Транспортным самолетом Лиля и Катя в тот же день прилетели в Ростов, а от города до места базирования полка было не так уж далеко, и они на попутной машине довольно быстро добрались до аэродрома.
Подъезжая к деревне, где стоял полк, обе заволновались. Лиля сосредоточенно молчала, ожидая, когда появится знакомый аэродром и «ЯКи» на стоянках. Она думала о том, все ли осталось по-прежнему в полку, все ли живы... Думала о Леше, которого скоро увидит. Из Москвы она послала ему два письма. Чем ближе грузовик подъезжал к деревне, тем тревожнее становилось на душе.
Зато Катя болтала без умолку, все время обращаясь к Лиле, которая ее не слушала.
— Лиль, а Лиль! Мои заводские обещали купить самолет лично для меня. Вот бы здорово!
— Угу.
— Дорого, наверное. Где им взять столько? Как ты думаешь, сколько стоит «ЯК»? Лиль!
— Что?
— Сколько стоит «ЯК»?
— Не знаю.