– Еще я скучаю по своей семье.
– Какая она, твоя семья?
Никогда бы не подумала, что какому-то человеку будет интересно что-то узнавать обо мне. Да, глупо прикрываться этой табличкой «Я совершенно обычная», потому что каждый человек разный, но все же. Люди всегда задают себе вопрос, что-то вроде «ты, правда, хочешь знать? Хочешь разделить мою историю или даже стать ее частью?». Конечно, вы можете думать по-другому, но именно это я задаю самой себе.
И… мне так больно на душе. Больно осознавать, что всю жизнь меня остерегали от «проблем», в последствии чего я просто стала подчиняться родителям, потакать своим школьным «подругам», потеряла невинность бог знает с кем, а для чего? Я отвечу: чтобы стать обычной. Быть особенной – значит привлечь к себе лишнее внимание, подставить под удар свою семью в этом ужасном городе, где всем заправляет каннабис, кокаин и лед[3].
– Мою mamá зовут Пилар, а papá Висенте. Я была у них первым ребенком, точнее они… – я сглотнула, – ну, приютили меня.
– Ты приемная?
Я не смотрела на Хантера. Я даже не посмотрела, если бы хотела.
– Да. Мне было четыре, когда я оказалась в их семье. Мой дядя, эм, передал маленького ребенка в добрые руки. Я не знаю, кто мои настоящие родители, да и особо не хочется знать. Мне известно только то, что они мертвы, а дядя не мог меня воспитывать, потому что… потому что он типа киллер. Мои воспоминания до четырех лет всегда были смутными. Есть лишь отголоски эмоций, которые сохранились в мозгу. Это нечто ужасное, это страх, это слезы, – я резко вздохнула, ибо говорила без остановки.
И тут меня как будто током ударило. Только что я осознала, что сказала то, о чем говорить было запрещено. Мне нельзя было рассказывать, как зовут моих родителей, что они вообще у меня есть, но слова сами лились из моего рта.
– Забудь, Хантер. Забудь все, что я рассказала, потому что это может…
– Скай, – голос Хантера был успокаивающим, но мне все эти разговоры по душам казались слишком приторно сладкими. Я смотрела на воду и даже не обернулась на него. Руки крепко сжимали пакет сока. – Ты можешь мне доверять, хорошо? Ведь через то, что мы проходим, невероятно сбли… Погоди, что это?
В этот раз я посмотрела на него, но не успела отскочить, когда увидела, как его рука приближается к моему левому глазу.
– У тебя что, была штанга в брови? – мягкие пальцы Хантера трогали уже заросшие дырочки.
Кстати, да, забыла рассказать.
– Мне было шестнадцать, когда я решилась на это, но потом мама устроила скандал, и я сняла штангу.
Мой единственный в жизни «бунт» против общества. Серьезно, никогда не понимала, почему люди хотят что-то донести до других через татуировки, пирсинг и необычный вид. Конечно, до того момента, пока сама не попробовала. Это сильное чувство, которое ты хочешь донести окружающим, словно они владеют телепатией. Но главное то, что ты пытаешься. И неважно, кто что подумает.
Помню, мама очень жестко сказала «fenómeno[4]» в мой адрес, а папа, как обычно, закурил сигарету, пожал плечами и вышел из комнаты.
– Ты должна снова надеть ее, – произнес Хантер, все еще не отводя руку от моего лица.
Я выпучила на него свои глаза.
– Ты это серьезно?
– Да. Тебе же нравилось это. Ты обязана делать то, что тебе нравится, иначе зачем жить?
– Лучше бы ты сам следовал своему совету.
Хантер хмыкнул и убрал руку от моего лица. Кажется, я задела его чувства, но я же сказала правду, так? Я бы хотела услышать его игру на гитаре, я бы хотела услышать, как он поет. Уверена, у него мягкий, даже бархатный голос с еле слышимой хрипотой. Именно такой, какой и должен быть у мужчины – сильный, уверенный и соблазнительный.
– Я иногда играю, – через какое-то время произнес Хантер. – И подумываю начать заниматься этим снова.
– Что тебя останавливает?
– Ну, во-первых, сейчас не самое подходящее время, а, во-вторых… Мои родители, – Хантер горько посмеялся, и мне стало почему-то не по себе. Казалось, что его все это достало. И меня тоже, но именно сейчас чувствовалась эта открытость между нами. – Они хотят, чтобы я помогал им, а я, как избалованный ребенок, хочу привнести в этот мир что-то свое. Заниматься чем-то другим. Возможно, тоже связанное с бизнесом, но только не семейное дело. Потому что это значит…
– Что ты на всю жизнь будешь прикован к ним, – закончила я за Хантера. Он кивнул.