— Ого! Вот вам и комсорг, — сказал кто-то, — сама и есть мещанка.
— Ну почему? — вступилась Вера. — По-вашему, если комсорг…
— Да она влюблена в Аникеева, — усмехнулась Люся.
— Как? Комсорг Лютикова? — Девочки переглянулись. Никто ничего не замечал.
— Где уж вам! За государственными делами.
— Да еще в Аникеева? Не может быть. Она его больше всех прорабатывает, пилит, просто придирается к нему.
— Ну вот! — Люся победоносным взглядом окинула растерянные лица. — От ненависти до любви, как известно, один шаг.
Это открытие переживали целый день. Хотя мальчишек посвящать в него не собирались, Аникеев как-то узнал.
— Что-о-о? — сделав страшное лицо, заревел он и тут же захохотал:
— Потеха!
Эти куплеты Беранже он исполнял на школьном концерте, но такого смеха у него тогда не получалось.
Когда Геля прошла мимо него на перемене, он опять пропел «Ей-ей умру», но только потихоньку, как бы невзначай.
Зойка назвала про себя Аникеева извергом, потому что разве можно насмехаться над человеком, если он… если у него… Еще неизвестно, как Витька сам влюбится. Она все это ему сказала один на один, чтобы не привлекать внимания посторонних. Витька опять воскликнул:
— Здорово живем! Еще я и виноват! Отойдите от меня с вашими чувствами, а то я вас всех съем! — и лязгнул над Зойкиным ухом зубами.
Вскоре на Вериной парте утром увидели пушистую веточку мимозы.
— Ой! — живо воскликнула обычно флегматичная, пухлая Соломина. — От кого это? — она склонилась над этой веточкой и протянула руку, чтобы потрогать ее, но не потрогала, как будто боялась, что та не выдержит прикосновения, а только прошептала опять: — От кого?
Девочки окружили парту и смотрели на эту маленькую ветку, как на невиданное чудо. От кого? — вот что было в глазах у всех.
— Ой, Верка! До чего же скрытная. Сейчас придет а пожмет плечами: не знаю.
Вера пришла и действительно сказала:
— Не знаю.
Мимозу взяла и спокойно положила в парту.
— Она правда не знает, — сообщила в конце дня Зойка подругам. — Честное комсомольское дала.
— Ой, как интересно! — выдохнули девчата. — Ну, кто же это, просто с ума сойдешь!
Перебрали всех мальчишек, но никто не подходил. Значит, не свой, значит, из другого класса. Может быть, даже из десятого.
— Ну, а самой-то ей неужели все равно? Вот Верка-льдышка.
— Не такая уж льдышка, — прищурила глаза Люся. — Она мимозу-то в портфеле унесла!
Так начиналась эта весна, шестнадцатая для девчонок и мальчишек восьмого класса.
8
Лавров четвертый день не был в школе.
— Что с Димой? Заболел? — спросила Инна Макаровна.
— Наверно, заболел.
— Надо его навестить, — сказала учительница всем, но само собой разумелось, что это прежде всего относилось к Зойке. Вера, как староста, ответила:
— Дмитриева навестит.
Зойка по дороге к Димкиному дому вспомнила, как она первый раз вместе с Верой пришла к нему, когда он болел корью. Димка тогда очень смутился, чудак, натянул одеяло до подбородка и растерянно моргал, наверное, думал, что сказать. А что тут думать, когда для начала всегда есть готовые слова: «Здравствуйте, садитесь!», или: «Наконец-то пришли…», или мало ли что… А он только пробормотал: «Вот корь. Я не болел… в детстве». Зойка засмеялась. Это теперь она засмеялась, а тогда вполне серьезно сказала, что она болела в детстве. Теперь Зойка знает, почему он так смутился. Не из-за кори вовсе. Если бы пришла только Вера или Вера с Люсей, или кто угодно еще… все было бы просто. Он сказал бы обычное: «Хорошо, что пришли».
Зойка опять тихонько засмеялась, в груди у нее разлилось какое-то приятное тепло и легкое, нежное волнение. Сейчас она войдет и спросит, чем он еще не болел в детстве?
Звонок у Лавровых не работал. Наверное, Димка опять его разбирал. Зойка стала стучать сначала потихоньку, потом сильнее. Никто не открывал. Родители, конечно, на работе. Димка, наверно, спит. Сама она, Зойка, например, всегда много спит, когда болеет. Она решила погулять с полчаса и вернуться.
Бульвар, который тянулся на много кварталов, был светло-зеленым от молодых листьев. Неделю назад их совсем не было. Тепло наступило внезапно, и сразу все ожило, распустилось. Это было так неожиданно и приятно после долгой снежной зимы, и особенно после затяжной, какой-то хилой весны. Шильца молодой травы на газонах выглядывали с таким любопытством из-под черной земли, что Зойке хотелось погладить их, как маленького глупого котенка.