— Ты что? — спросил Зойку.
— Я… А ты? Что пишет мама?
— «Все хорошо», пишет.
Он потрогал машинально карман, где лежала записка, и двинулся к выходу. Зойка видела, что разговор не удался, совсем не удался, и подумала, что сейчас, наверно, не надо приглашать его к себе. А может, сейчас как раз и лучше всего?
— Дима, — сказала она, подлаживаясь под его шаг, — пока твоя мама здесь… переходи к нам жить? А?
Димка недобро усмехнулся.
— Спасибо.
— Нет, правда, Дима, — продолжала Зойка, волнуясь. — Это бабушка просила и вообще родители.
— Спасибо. Не надо.
— К экзаменам бы вместе готовились. Я алгебру очень боюсь.
Димка глянул вкось на Зойку с усмешкой:
— Справишься. А что касается меня, то мама скоро выписывается.
— Неправда, — сказала Зойка дрогнувшим голосом. Ей стало обидно, что Лавров так с ней разговаривает. — Неправда. У нее температура высокая.
Шли молча. Димка ускорил шаг.
— Ну ладно, — сказал он, — до свидания. Мне тут кое-куда надо зайти.
И свернул в чужой переулок.
Еще в передней бабушка спросила:
— Ну, говорила с Димой?
— Говорила.
— И как он?
— Как он, как он! — крикнула Зойка. Слезы хлынули сразу. Боль, обида, собственное бессилие прорвались наружу с этим теплым потоком слез. — Плохо, вот как! — она бросилась на диван вниз лицом.
— Что же плохо? — спросила бабушка.
— Все… — захлебывалась Зойка. — Все. Теперь еще мама…
— Царица небесная, — прошептала бабушка. — Чего… мама?
— Температура, вот чего!
— У-ух! — выдохнула Анна Даниловна с облегчением и скинула с головы платочек. — Температура ничего, это поправить можно.
Она прошла в другую комнату и разбудила Николая Максимыча, прилегшего отдохнуть.
— Чего это, заяц белый, ревешь, как медведь.
Зойка, не поднимая лица, вытерла его о подушечку, потом села и рассказала отцу и о вчерашнем собрании и о сегодняшней встрече с Димкой.
— Ах, горе-общественники, — сказал Николай Максимыч. — Вот так легко убить веру в коллектив. Ну, кто это вас учил, что если коллектив, то уж — только собрание, протокол и никак иначе. А тут даже и не собрание, а черт знает что.
Николай Максимыч говорил резко и, поднявшись с дивана, похлопывал себя по карманам — искал папиросы. А курить он бросил.
— Ну почему бы вам было не собраться, не подумать, без Димки, конечно, как тут быть? Вы же о нем беспокоились. И неужели никто из вас не догадался, что сделать это надо деликатно?
Зойка молчала.
— И вот если бы вы до этого додумались, то само собой оказалось бы, что поговорить с ним надо не при классе и не обязательно человеку, облеченному властью — комсоргу, который, кстати, у Димки, насколько я знаю, авторитетом не пользуется.
Зойка кивнула.
— Сделать это должен был тот, кого он уважает, кто ему просто по-человечески ближе всех — ты.
Зойка посмотрела на отца. Откуда он знает?
— А вы орали на весь класс о его горе.
— Это не мы.
— Но вы позволили! — прервал Николай Максимыч гневно. — А эта ваша Лютикова — дура!
Зойка расширила глаза. Отец никогда не говорил с ней так прямо и зло.
Он не щадил ее, не утешал. Это значит, она действительно, пусть и без умысла, причинила человеку глубокую боль. А еще это значит, что детство, должно быть, кончилось. Разговор на равных.
12
Пора экзаменов прошла быстро. Девочки страшно трусили, потому что кто-то распустил слухи, что, кроме учителей, будут представители из районо, а вот они-то и «режут», потому что спрашивают совсем не то, что в билете. Девчонки ахали, мальчишки, почесав за ухом, говорили: «Спихнем». И действительно, все обошлось хорошо.
Надежда Павловна с дочкой была уже дома, потому что Соломина, которая жила с Лавровым в одном квартале, видела по утрам, как Димка с маленькими бутылочками ходил на детскую кухню за молоком.
Сегодня Зойка уезжает на каникулы. Зимой у нее гостила двоюродная сестра-ровесница из деревни. Она видела Зойку впервые и не скрывала своего любопытства.
— Ой, да Зоенька, да какая же ты… ну прямо Лариса Дмитриевна!
— Что за Лариса?
— Да бесприданница! Не смотрела? А у нас семь раз крутили в клубе, прямо киномеханика замучили.
Девушка обходила Зойку со всех сторон и клала на ладонь ее косу: