— Это вот да! Это волосы! У меня тоже были ничего, я, дурочка, остригла.
Она тут же решила, что Зойка должна летом приехать к ним в деревню на Оку, во-первых, потому, что летом нету места лучше, чем Ока, а во-вторых, пусть-ка все поглядят, какая у нее двоюродная сестра. То-то Сонька-счетоводка тогда притихнет, а то думает, что лучше всех. Зойка смеялась над своей простодушной бойкой сестрой, но самой все-таки захотелось поехать в эту деревню и посмотреть на Соньку-счетоводку.
А теперь уже взят билет на пароход, но поездка не радует. Ерунда все это, глупость, бесприданница… и тем более Сонька. Теперь вот взять и уехать, не увидев Димку, не узнав, что будет с ним дальше. С такими думами Зойка шла по улицам, просто шла, прощалась на два месяца и оказалась на Димкином бульваре. Сколько тут бабушек с внучатами! И молодые мамы есть, вон и отцы, читают газеты на скамейках, отвернувшись от своих колясок.
Она прошла взад-вперед, посмотрела всех младенцев и удивилась, что все они такие толстые, нормальных почти нет. Наверно, так и должно быть. И вдруг увидела старушку соседку. Могло быть, что она гуляла со своим внуком, но Зойка сразу поняла, что это Димкина сестренка. Она заволновалась и хотела пройти мимо, но это было бы совсем уж глупо, тогда зачем же было приходить и искать? Зойка заставила себя поздороваться со старушкой.
— А мы гуляем, греемся на солнышке, — пропела старушка. — Вон нам часы отсюдова видны, мы свое времечко знаем.
Девочка была маленькая, два месяца с неделей, с нежным-нежным бело-розовым личиком и льняными волосиками, вся какая-то беленькая, как будто выкупанная в молоке.
— А глазки-то, ты гляди, что твои бусинки бирюзовые, ведь это что? Как у Федора Петровича, ну в точности. Надя-то черная, как цыганка, женщине ни к чему чернота такая, а эта… да-а, да-а агу, агу, гукает уже, слышишь? — и бабушка все говорила, говорила, поглаживала девочку и поворачивала в коляске на бочок, спинкой к солнцу, потому что таким вот малым детишкам полезно греть спинку на солнце, самую хребтиночку, а молодые этого не знают.
Зойка с каким-то растерянным волнением глядела на девочку, на бабку, которая так умилялась этой девочкой и старалась непременно погреть ей спиночку-хребтиночку. И просто не верилось, что это та самая бабка, которая говорила о несчастной сиротиночке, которую лучше бы бог прибрал. Зойка не знала, как это понять, но чувствовала, что нет тут лицемерия, что и тогда и теперь не было никакой фальши, а только доброта. Зойка хотела спросить про Лавровых, но старушка как раз обратилась сама:
— Что не приходила так долго?
— Да экзамены были…
— Экзамены. То гуртом валят, а то нет никого, хоть разорвись.
После этого Зойка уже не решалась ни о чем расспрашивать и ушла недовольная собой. А почему это соседка спросила и так сердито? Сама от себя? Или видела, что Зойку ждут. А почему же в таком случае она действительно не пришла?
В этот же вечер мама и бабушка посадили Зойку на пароход.
13
Первого сентября в девятом классе все сели на свои места. Димкино место осталось свободным. Оно зияло, как пустая глазница. Зойка видела это, даже не поворачивая головы. Димка…
Учителя во время переклички доходили до фамилии Лаврова и вычеркивали ее, потому что все уже знали, что он забрал свои документы для школы рабочей молодежи. Говорилось несколько слов о хорошем ученике, и перекличка шла дальше. А Ирина Исааковна, Ирэн, увидела сразу пустое место.
— Лаврова нет. Кель домаж, очень жаль. Чудесный юноша. Да сядьте же кто-нибудь сюда, что же, так и будет?
Ей тоже не хотелось видеть эту дыру. Села Соломина и закрыла собой провал. У Зойки тупо заныло сердце. Она отвернулась в другую сторону.
Школ рабочей молодежи поблизости оказалось три. В одной из них в вестибюле висели списки учащихся, Димкиной фамилии в девятом классе не было. Эта школа отпадала, а в двух других списки, вероятно, уже сняли. Надо было раньше прийти. Теперь Зойка ходила гулять мимо этих школ. Хорошо, что занятия в них начинались с разницей в двадцать минут, можно как раз пройти от одной к другой.
Ребята спешили группами и в одиночку, спешили и опаздывали больше, чем в обычной школе, задерживались на работе. Зойка знала уже в лицо некоторых парней и девушек, Димка не встретился ни разу. «Здесь нет», — решила она наконец. А вдруг он не учится? Не имеет возможности, устает на заводе и дома. Все успокоились, что взял документы, и прошло уже три недели.
Зойке к щеке приник и затрепетал желтый кленовый листок. Она сняла его и покрутила за плотную ножку, Димка после седьмого класса ездил на юг. С отцом, матерью и Шуриком, всей семьей. Потом он говорил, что море — это да! А все остальное, природа — ничего особенного. Какая-то чопорная, бездушная. Хотя и красивая. И правильно один поэт сказал: