Вот почему-то всегда так говорят: «Большая», будь дочке пятнадцать, десять или пять лет. Галине Сергеевне позвонили, и Зойка стала ее ждать в коридоре.
Она показалась в дальнем конце с каким-то мужчиной, которому что-то объясняла и, вероятно, в чем-то с ним не соглашалась, потому что делала отрицательные жесты рукой. Зойка первый раз увидела у матери такое решительное, деловое выражение лица. Но вот она сказала: «Зоя!» — и как будто растерялась.
— Ах, ключ. Сейчас, сейчас, — и торопливо вынесла его из своей рабочей мастерской.
«Она меня боится, — думала Зойка в троллейбусе. — Робеет передо мной. А на работе совсем другая». Она вспомнила, как мать разговаривала с мужчиной, таким большим, черным и таким грозным на вид. А она очень просто с ним говорила. И явно ему возражала.
«Мама, — вдруг сказала Зойка про себя. — Что ты меня боишься? Кто я такая есть? А ты возьми да меня отшлепай, когда надо. Ничего, что мне почти тринадцать. Бабушка так и делает. И вообще нечего со мной цацкаться, кажется, так говорят у вас в Белоруссии?» Зойка засмеялась. Ей стало легко. Она рассказала бабушке, какое большое здание, где мама работает, что все ее знают, что она участвовала в художественном совете и спорила с мужчиной.
— А что же, — сказала бабушка обычным голосом. — Она способная. Коля раньше говорил, когда в техникуме училась.
Когда мать приехала с работы, Зойка подала ей дневник.
И вообще ты каждую неделю должна в нем расписываться.
— Хорошо, — с готовностью ответила Галина Сергеевна.
— Вот тут у меня все в порядке, — показала Зойка. — А вот тут ты не обращай внимания, я исправлю.
Зойка занималась с отстающей ученицей по математике, поэтому самой не хватило времени выучить историю.
— А ты занимаешься с отстающей ученицей?
— Да. С Соломиной. Мне хотели дать Люсю, она тоже хромает, но она отказалась. Говорит: «Зойка мне подруга, я не могу ее слушаться, мне смешно». С ней занимается Абрамов. Страшно сердитый. Вот такой. — Зойка нахмурилась.
— А с ним ей не смешно?
— Ну-у, он шуток не любит. Он называет ее Софьей Ковалевской.
— Но это как раз он шутит.
— Конечно, но все равно ужасно строгий.
Галина Сергеевна слушала внимательно, лицо ее разрумянилось, наверное, волновалась. Ей так нужно знать, как живет ее дочь, она так мало ее знает. А когда та берет портфель и уходит, Галина Сергеевна как бы совсем остается одна. Она представляла только свою старую школу в деревянном доме и своих сверстников, которые росли на глазах у всего села. А тут… Москва. Да и время не то. Дети… совсем другие, и среди них — дочь.
Вот сейчас они сидят вместе, держат на коленях дневник и беседуют. Хорошо так беседуют, мирно и совсем обычно, как и должно быть в семье. Зойке захотелось рассказать маме про своих ребят, и она рассказала еще про Люсю и про Веру, «которую ты видела», про Витьку Аникеевна «ну просто Чарли Чаплин», про Гелю Лютикову и про других. И про Димку Лаврова немножко — «тоже хороший парень».
Было уже поздно, бабушка вошла в комнату, чтобы отправить Зойку спать, но вместо этого взяла из шкатулки катушку, которая ей была не нужна, и вышла, ничего не сказав.
16
Субботним вечером Большой театр ставил балет «Спящая красавица». Зойка первый раз была в Большом театре, Галина Сергеевна тоже, поэтому они осмотрели фойе, партер, ложи. Театр был совсем невелик, Зойка поняла, что название свое он носит вовсе не за размеры. Красный бархат на креслах, позолота балконов, тяжелые люстры создавали впечатление торжественности. А когда полилась волшебная музыка и на сцене появился старый замок, где воздушные феи славили рождение малютки принцессы, зал исчез вместе с угасшими люстрами, и осталось только это… Музыка лилась, трепетала, звенела, тонкие розовые феи порхали так легко и свободно, как будто они были невесомы.
Зойка не сразу очнулась, когда вспыхнул свет, Галина Сергеевна тоже была молчаливой.
— Мои чувствительные женщины совсем расклеились, — сказал на улице Николай Максимыч.
— Почему же расклеились? — обиделась Зойка.
— Прошу прощения. Не расклеились, а находятся под впечатлением.
Вечер был теплый, сухой, один из последних вечеров золотой осени.
Решили прогуляться немного по Москве.
— Она проснулась через сто лет, эта принцесса, — сказала Галина Сергеевна. — А что увидела? Те же замки, короли, слуги. Как будто вчера уснула. Разве это чудо?
— Действительно, — согласился Николай Максимыч. Он сам об этом не подумал. И никто, наверное, не подумал, только она. Потому что она сравнила это с собой.