И они решили оспорить желание богов.
Айгу, конечно, посоветовался с высшими силами…
Вспорол брюхо жертвенному барашку и его кровью окропил алтарь. Нарисовал руны на своих руках и лице. И взял давно приготовленный пучок трав для костра. И костёр тот был ярким, почти обжигающим. И мужчина с девушкой стояли близко друг к другу и ещё разговаривали на языке континента, который шаман знал. Конечно, он предпочитал пользоваться им как можно реже. Разговаривали, чтобы под звуки гонга замолчать и разочароваться в сказанном:
— Боги не разрывают ваш союз.
Потому что, во-первых — это боги. Во-вторых — они не любят, когда смертные играют в их игры, и тогда либо ломают такие игрушки, либо наоборот, берегут, чтобы узнать — чем закончится дело. И ещё немного в-третьих… Боги тоже ошибаются. Даже когда не хотят сводить жизнь и смерть вместе. Или когда шутка не удалась… А когда те двое, вопреки их воли, все же нашли дороги друг к другу то…
Мужчина поправил манжеты рукавов и все же стянул перчатки. Надавил аккуратными, не знающими труда пальцами на переносицу. Сжал.
А вот девушка… Ее губы тряслись. Глаза закрывала пелена слез и она то со злостью, то с мольбой смотрела на своего избранника, который был рад такому решению, только вида не подавал.
Девушка лепетала на языке континента, постоянно срываясь на слёзы. И шаман сочувствовал ей. Сама не рада таким оковам. Мужчина гладил ее по спине и успокаивал. И вот когда они были совсем рядом, тогда его аромат пролитой крови терялся в ее… родниковой воды, первого утра весны, когда зима ещё не ушла, но все вокруг так и шепчет, что сейчас землю пропитает талая вода, набухнут почки, а потом появится первая листва. Айгу ещё помнил те суровые зимы, когда везде белым-бело.
— Вы же без богов можете все сделать, — припечатал мужчина, идя вслед за Айгу по косой тропинке, что вела к скиту.
Может. Он и не отрицал этого. Только… За такое самоуправство боги по голове не погладят. И если юный Руаш из племени ошибся с выбором и заплатил откупные, в дар богам, табуном из двенадцати кобылиц, то здесь…
Нет. Этот мужчина табун и из сотни голов пригонит. Он даже может справить новый корабль для племени. И не один.
Все это ерунда, что шаманам богов чуждо материальное. Хорошо проповедовать, когда в животе не урчит и дети здоровы. Поэтому ничего Айгу и не видел плохого в том, чтобы разрывать обряды по воле людей.
Он обернулся к спутнику и словил прищуренный взгляд. Не понравилось что-то в этих чёрных глазах шаману. Наверно потому, что этот если и пригонит сотню кобылиц, то лишь затем, чтобы Айгу снова подтвердил то, что сказал на побережье. А в противном случае…
Запах крови слишком сильный, чтобы подумать, что лилась она давно. Нет. Здесь совсем недавно своими руками убивали. И не факт, что ответ Айгу не подтолкнёт мужчину повторить убийство.
Глава 2
В столице шёл снег. Невозможный, сильный. С подвыванием ветра на узких улочках. Он разделял стеной дорогу на главной улице чтобы противоположный тротуар не виднелся. Он слишком остро и сильно цеплялся за волосы и лицо. Порывы ледяного воздуха приподнимали тяжёлый меховой плащ и от этого по телу пробегал озноб. Муфта сначала облепилась снежной крупой, а после кареты, где было тепло и даже душно, она промокла окончательно. Рукам неприятно.
Элис оглянулась на Грегори, что рассчитывался с извозчиком, и переступила с ноги на ногу. Слишком тонкие сапожки, но и зимы в Идалии никогда не славились такой пургой.
В голове все смешалось. Начиная от шумного дона Рауля и заканчивая неразговорчивым шаманом. В душе от отказа последнего затаилась паника. Она все время шептала, что вот скоро, вот опять сила возьмёт верх…
Поговорить на предмет замужества и вообще поговорить толком не удалось. Сначала благородный начальник порта охал и ахал, потом несколько телепортов до суахов, ее расстройство, его молчание.
Элис очень хотела услышать от Грегори что-то такое, что пошатнёт чашу весов в его сторону, но сама не понимала, что именно. Наверно, нет — точно она без него не может, но и с ним тоже все непросто. У них вообще никогда не бывает просто. Вечно что-то мешает: то демоны, то глупая гордость и такая же обида.