— Воистину, это самый подлый, злобный и бесчестный ишак из всех созданных Аллахом, — со стоном подтвердил поднимающийся хозяин осла, взглянул на Льва и вдруг кинулся на него с неменьшим пылом: — Багдадский вор! О, как долго я тебя искал, свет моих очей!
Пытавшийся было встать Оболенский был вторично брошен наземь и прижат братской тушей крепкого дехканина. Ситуация резко выходила из-под контроля, вокруг начал быстро собираться любопытный народ.
— Что случилось, правоверные?
— Вор хотел ограбить честного мусульманина!
— Ва-ах, как только Аллах такое допускает?
— Но тот поймал его за нечестную руку! Смотрите, они борются, как муж и жена, соединённые по шариату?!
— Вай мэ, вроде не запрещено, раз Аллах допускает…
— Люди, туда же ещё и осёл лезет!
— А что, ослу с ними нельзя?!
— Вай дод, не знаю, Аллах иногда и не такое допускает…
— Ты что творишь, кретиноид?! — отплёвываясь, взвыл Лев, с трудом оторвав от себя целующегося незнакомца. — Отвянь, противный, я не такой!
— А то я не знаю, Лёва-джан… Дай обниму ещё раз, или у меня разольётся желчь от переизбытка чувств и тебе придётся вести меня в чайхану, в отдельный покой, где до самого вечера отпаивать красным вином в обход всех заветов Корана! Но всё равно мои щёки будут пылать от радости нашей встречи!
— Слезь с меня, Элтон Джон в голубой тюбетейке! Мне линять надо-о!!!
А хрен вам, не растущий в здешних широтах! Базарный народ Бухары уже завёлся. Слышались призывы к властям, но кольцо сочувствующих сжималось всё плотнее, изыскивая, как бы до прихода слуг закона излить хоть на кого-то праведный гнев истинных мусульман, по долгу веры знающих, как и чем наказывать бесстыжего вора. Тем более такого, всех доставшего, как наш московский герой и мой, если не забыли, друг…
— Стража, стража!
— В ухо не ори, да? Храни Аллах нашу стражу, когда её надо, то она вечно не тут… А что, правоверные, мы разве сами не справимся? Вора должно побивать камнями!
— Вай мэ, зачем так говоришь, вразуми тебя Всевышний?! Это блудницу пристало побивать камнями при четырёх свидетелях.
— Так взгляни на этого осла! Он целуется с ними обоими, как блудница! Мы все свидетели, хвала Аллаху, у нас есть повод их побить!
Отдадим должное длинным ушам непарнокопытного, ослик мигом сообразил, что дело пахнет керосином, и спешно сделал ноги. Он явно не хотел, чтоб его сочли блудницей. А вот когда народ уже не в шутку начал награждать Оболенского тумаками, опомнился уже и Насреддин:
— Люди, за что вы его бьёте?
— Он вор и украл у тебя кошелёк!
— А-а… э-э… всё это козни шайтана, ибо это не мой кошелёк! — невнятно замялся домулло. — Я его, как бы поточнее сказать, шёл, шёл и…
— Украл, — погромче буркнул Лев, пользуясь тем, что о нём на минутку забыли.
— Вай мэ, воистину, мусульмане, вот кто настоящий вор! — Недалёкие жители благородной Бухары охотно перекинулись в другую сторону. — Бей его!
Оболенский с трудом встал, отряхнулся и, морщась от боли во всех местах, тихо двинул было наутёк по-английски, как неизвестное доселе чувство развернуло его назад. Кажется, это называется совестью…
— Хамы! Холопы! Быдло! В смысле какого лешего вы его бьёте, раз я вор?!
— И вправду, мусульмане, ведь если они оба воры, зачем нам бить одного? Надо обоим воздать кизиловыми палками! Тащим их к кади! А может, прямо здесь воздадим?
Лев успел от души съездить по мордасам двоим самым резвым, но людей на базаре всегда больше одного, а потому законопослушная толпа радостно повязала и того и другого, сдав приятелей на руки наконец-то подоспевшей страже. Четвёрка мрачных, заспанных слуг бухарского эмира, грозно хмуря брови, толкнула нашу парочку и с почётом двинулась к дому кади — верховного судьи города, облечённого властью и правом разбираться в делах, казня и милуя по собственному усмотрению. Несколько шагов толпа даже сопровождала их, а потом врождённое восточное милосердие дало о себе знать, ибо каждому известна строгость законов для богатого и для бедного…
— Вай мэ, какой белокожий, голубоглазый, светловолосый, как жалко его — страшненький…
— Ну и что с того, что они воры, зато у них любовь! Аллах да смилуется над ними…
— Аллах-то смилуется, а вот кади не очень прислушивается к его мнению.
— Их казнят? Сейчас буду плакать.
— Ай, зачем казнят, дадут по спине тысячу ударов кизиловой палкой, и иди домой!
— Ну да, если хоть что-то от спины останется…
— Зачем мы так с ними, мусульмане, я же теперь уснуть не смогу?!
— Хорошо хоть осёл успел сбежать, не выдадим его, правоверные!