Но болезнь не помешала ему продать фабрику. Это была последняя новость, на нее-то и намекал "Нетцигский листок", сообщая о "решающих переменах на крупном, наиболее значительном для хозяйственной жизни Нетцига предприятии". Клюзинг вел переговоры с одной берлинской фирмой. На вопрос, почему Дидерих отстранился от этого дела, он показывал письмо Клюзинга, в котором тот предлагал ему первому купить фабрику.
- И, главное, на исключительно выгодных условиях, - прибавил он. - К сожалению, я тесно связан с зятем в Эшвейлере. Возможно, мне придется даже уехать из Нетцига.
Но когда Нотгрошен, опубликовавший его ответ, обратился к нему, как знатоку, за подробностями, Дидерих заявил, что проспект далеко не полностью отражает действительность. Гаузенфельд - золотое дно: он может лишь горячо рекомендовать акции, допущенные к обращению на бирже, и они в самом деле пользовались в Нетциге большим спросом. Насколько суждение Дидериха было объективным и не диктовалось личной заинтересованностью, выяснилось при совершенно особых обстоятельствах, а именно - когда старику Буку понадобились деньги. Да, он докатился до этого! Семья и приверженность к общественным интересам благополучно довели его до такого положения, что даже друзья от него отступились. Тогда на сцену выступил Дидерих. Он дал старику деньги под вторую закладную на его дом на Флейшхауэргрубе.
- Ему, видно, до зарезу нужны были деньги, - неизменно повторял Дидерих, рассказывая об этом. - Уж если он пошел на то, чтобы взять деньги у меня, у своего заклятого политического противника! Кто бы подумал, что он на это способен!
И Дидерих погружался в размышления над переменчивостью судьбы... Он прибавлял, что в случае, если дом перейдет к нему, это дорого ему обойдется. Правда, из своего дома ему вскоре придется выехать. Все это тоже показательно; видно, Дидерих действительно на Гаузенфельд не рассчитывает.
- Но, - пояснял Дидерих, - не под счастливой звездой родился старик, кто знает, чем кончится процесс... И именно потому, что мы с ним политические противники, я хочу показать... Ну, вы сами понимаете.
Его понимали, его поздравляли, восхищаясь его более чем корректным образом действий. Дидерих отмахивался.
- Он обвинил меня в недостатке идеализма, не могу же я снести такой упрек.
От мужественного волнения у него дрожал голос.
У каждого своя судьба; когда видишь, что у некоторых путь усеян терниями, тебе особенно радостно сознавать, что перед тобой-то расстилается гладкая дорожка. Дидерих ясно ощутил это в тот день, когда Наполеон Фишер уезжал в Берлин, чтобы отклонить военный законопроект. "Глас народа" оповестил о массовой демонстрации: вокзал, как передавали, был оцеплен полицией. Долг националиста повелевал отправиться туда. По дороге Дидерих встретил Ядассона. Раскланялись церемонно, соответственно охлаждению, наступившему в их дружбе.
- Вам тоже захотелось взглянуть на этот тарарам? - спросил Дидерих.
- Я решил провести отпуск в Париже. - На Ядассоне и в самом деле был туристский костюм. - Хотя бы уже затем, чтобы не лицезреть всех политических глупостей, которые здесь творятся.
Дидерих счел за благо пропустить мимо ушей раздраженные тирады человека, которому не повезло.
- Носятся слухи, будто вы решились на серьезный шаг.
- Я? О чем это вы?
- Фрейлейн Циллих, правда, уехала к тетке.
- Хороша тетка! - Ядассон ухмыльнулся. - Вздор! И вы этому поверили?
- Мое дело сторона. - Дидерих изобразил на своем лице полное понимание. - Но что значит "хороша тетка"? Куда же девалась Кетхен?
- Сбежала, - сказал Ядассон.
Тут Дидерих все же не мог не остановиться, он громко засопел. Кетхен Циллих сбежала! Как бы он влип!.. Ядассон продолжал тоном светского человека:
- Сбежала, представьте! В Берлин. Доверчивые родители еще ничего не знают. Я на нее не в обиде, должна же когда-нибудь наступить развязка.
- Такая или иная, - сказал Дидерих, овладев собой.
- Лучше такая, чем иная, - уточнил Ядассон, и Дидерих, доверительно понизив голос, продолжал:
- Теперь я могу вам признаться: я всегда думал, что надолго эту девушку вам не удержать.
Но Ядассон запротестовал, его самолюбие было уязвлено:
- Да что вы? Я сам дал ей рекомендацию. Вот увидите, она сделает блестящую карьеру в Берлине.
- Не сомневаюсь. - Дидерих подмигнул. - Мне известны ее достоинства. Вы, конечно, считали меня простачком. - От возражений Ядассона он отмахнулся. - Да, вы считали меня простачком. А я тем временем всласть поохотился в ваших владениях. Теперь я могу вам признаться. - И он поведал Ядассону, который слушал его со все возрастающим беспокойством, о своем приключении с Кетхен в "Приюте любви"... поведал с такими подробностями, каких на самом деле и не было. С улыбкой удовлетворенной мести смотрел на Ядассона, который явно колебался, стоит ли вступаться за свою честь. Он удовольствовался тем, что похлопал Дидериха по плечу, и оба сделали выводы, которые напрашивались сами собой.
- Все, разумеется, только между нами... Такую девушку было бы несправедливо слишком строго судить, - откуда же, скажите на милость, черпать пополнение изысканному миру веселья и радости?.. Адрес? Только вам. Теперь, по крайней мере, как приедешь в Берлин, сразу будешь знать, куда податься.
- В этом даже есть особая прелесть, - молвил Дидерих, как бы отвечая собственным мыслям. Тут Ядассон увидел свой багаж, и они стали прощаться. Политика нас разлучила, но на почве чисто человеческого находишь, слава богу, общий язык. Желаю хорошо повеселиться в Париже.
- Какое там веселье... - Ядассон отвернулся, на его лице мелькнуло странное выражение, словно он собирался сыграть с кем-то коварную шутку. Увидев беспокойство в глазах у Дидериха, он сказал удивительно серьезно и спокойно: - Через месяц вы сами все увидите. Быть может, правильнее было бы уже теперь подготовить общественность.