А может, она вспомнила, как Анна-Мария в самом начале их отношений поэтично называла муштабель[5] la mia verga[6]; но затем, научившись играть в бильярд с Эммануэль, упоминала о нем не иначе как о «своем кие»?
Высокие старые подставки, похожие на скульптуры; мольберты, на которых располагались законченные или незавершенные картины, а также девственные полотна; светильники с ширмами; высокие, искусно сплетенные корзины, заполненные рулонами чертежной бумаги или великолепно пахнущими цветами; листва, торчащая из лакированных вазочек; груды разнообразных цветных подушек; бронзовые блюда со статуэтками из прокаленного камня, будто добытые из центра Земли, металлические украшения – это все, что Эммануэль успела отметить, прежде чем остановиться перед группой из пяти или шести прекрасных женщин, которые окружали Аурелию с бдительностью взвода гвардейцев.
«Амазонки? – вообразила она. – Да нет же! Не могу представить, как эти лучницы прижигают себе грудь, даже из безумной любви к своей королеве».
Та подняла руку и скомандовала:
– А сейчас оставьте меня. Я хочу остаться наедине с Эммануэль.
«Стражницы» ретировались так дисциплинированно, что это лишь добавило им привлекательности. Аурелия посмотрела на оголенные руки и платье гостьи с неприлично глубоким вырезом и спросила:
– Вы не надели вчерашнее платье?
– Оно не хотело меня слушаться, – объяснила Эммануэль. – Я его наказала.
Восхищенным жестом она обвела рукой мастерскую:
– Как же вам повезло, что вы можете работать в такой прекрасной мастерской! Просторной. Спокойной. Уединенной. Сразу понятно, что вы мастер точных линий.
Аурелия спокойно улыбнулась. Эммануэль больше не ощущала скрытого торжества художницы, которое та излучала накануне. И тон Аурелии был совсем иным – умиротворенным и сдержанным.
– Если вы думаете, что мне несвойственны эмоции, то глубоко заблуждаетесь. Если бы это было так, я бы не попросила вас прийти ко мне.
– Я пришла, чтобы стать вашей натурщицей, – напомнила Эммануэль. – Ведь, как мне кажется, модель должна держаться отстраненно. Кстати, мне совершенно непонятно, зачем я вам понадобилась, когда рядом с вами столько прекрасных женщин. Не думаю, что я обладаю чем-то особенным, разве что волшебным платьем.
– Я ищу женщину, которую смогу писать в течение длительного времени и очень тщательно. Ей придется долго позировать, и она не должна меня торопить. Эта женщина должна позволить «препарировать» себя. Я ищу ту, кто позволит себя разделать, я хочу сказать, разрезать на мелкие кусочки.
– Как тот японский гурман – голландку?[7]
– Совсем наоборот. Когда художник слишком увлечен объектом, который пишет, именно он оказывается уничтоженным.
Эммануэль было не так просто заставить изменить свое мнение.
– Нет никаких причин полагать, что вы в меня влюбитесь.
– Однако порой причины замечаешь уже после того, как дело сделано, – ответила Аурелия.
– Могу ли я присесть? – поинтересовалась Эммануэль. – И где?
Аурелия нашла ей оранжевую шелковую подушку и сама села на другую.
– Поймите, – продолжила она. – Когда я говорю о том, что «препарирую» вас, – это не метафора. Я надеюсь, что вы уделите мне достаточно времени, чтобы я смогла изобразить каждую отдельную часть вашего тела. Они будут жить своей, автономной жизнью. Например, на одной картине я изображу только ваши щеки. На другой – ресницы. На следующей – глаза, усыпанные звездами. Ваши зубы и ваши губы. Ваш язык, который тянется к листу, чтобы испить дождевой воды. Ваше ухо, на котором будут видны недавние следы от укусов любящей девушки. Затем шея. Потом локоть. Каждое колено. Нет! Что касается колен, я нарисую десять картин. Или даже сто. Буду повторять раз за разом, как Пикассо – своих фавнов.
Эммануэль рассмеялась:
– Кто заразил вас вирусом поэзии? Марк или Пэбб?
А я-то думала, что вы пригласили меня, потому что заинтересовались моей грудью!
– Я оставлю ее для последних картин. Точнее, для предпоследних. На последних будет ваша вагина.
5
Муштабель – приспособление, которое используют живописцы, чтобы поддерживать правую руку при работе над мелкими деталями картины.
7
В июне 1981 года японец Сагава выстрелом из карабина убил свою любовницу – голландскую студентку Рене Хартевильт. Потом он аккуратно разрезал тело подруги на куски и часть из них съел.