С тяжелыми думами возвращалась мать домой. Ей бы сейчас упасть на площади, и не вставать, и не слышать, и не видеть, как будут судить ее сына.
А дома ее ждали другие заботы. Здесь она нужна была Симеону. Он лежал в постели. Его привезли из полиции истерзанного и измученного. Люди не узнали в нем Симеона. И только мать встала перед ним на колени и сказала:
— Сын мой, Симеон, ты живой!
Она одна услышала, как билось его сердце.
День и ночь не отходила мать от его постели, день и ночь боролась за его жизнь. И вот Симеон увидел у нее на глазах слезы.
— Что-нибудь случилось? — спросил он слабым голосом.
— Ох, сынок! Поехали арестовывать твоего брата за то, что он русский самолет сбил. Какой позор свалился на нашу голову!
Симеон уже знал об этом — ему сказал Тома. И не спал он этой ночью не от боли, как думала мать. Братья решили ничего не говорить матери, но до нее дошла эта весть.
— Не горюй, мама. С ними Тома поехал… Разберутся во всем.
— И Тома? Значит, вы все знали и скрывали от меня?
Мелькнула какая-то надежда: поехал Тома, он настоит, похлопочет, чтобы во всем разобрались как следует…
«Джип» направился к площади, запруженной народом. «Неужели узнали о нашем приезде?» — удивился Горан. Было приятно, что народ собрался встретить советского летчика.
Анатолий вышел из машины первым, за ним — шофер.
— Советский офицер! У-р-р-а-а! Русские люди! — пронеслось по площади.
Все бросились к Анатолию и солдату, каждый старался обнять их, пожать руку. Горан радовался как ребенок.
К нему подошли трое мужчин, один из них — вновь избранный староста. Горан с улыбкой протянул им руку. Но вместо приветствия двое взяли его за руки, встав по бокам, и повели к зданию общины. Он даже не сопротивлялся — настолько все это ошеломило его. Староста распорядился связать его и только тогда вышел на площадь к народу.
Все это произошло так быстро, что Анатолий даже не успел заметить, как арестовали Горана. Анатолия пригласили на дощатую эстраду перед зданием общины, откуда сельский староста должен был представить его на обозрение всей публике. Женщины плакали от радости — над площадью не умолкали крики «ура». Мальчишки незаметно овладели положением: теперь они плотным кольцом окружили советского офицера и солдата. Они рассматривали их погоны, пуговицы на гимнастерках. Больше всего их привлекал автомат на груди шофера.
— Где Горан? — спросил Анатолий водителя. Водитель недоуменно поднял плечи. В этот момент староста предоставил слово Анатолию.
— Совсем еще мальчик, — удивленно произнесла какая-то женщина.
— А дома, в России-то, мать ждет… — вытирая слезы, добавила другая.
Но вот Анатолий начал говорить, и все замолкли. А когда кончил речь, над площадью раздались возгласы «Вечная дружба!», «Ура!».
— Где же Горан? — спросил Анатолий старосту.
— Его арестовали. Он враг.
Анатолий сурово посмотрел на старосту — на шутку это не походило.
— Приведите его сюда!
— Мы будем судить его, — сердито ответил староста.
— Слушайте, — с непоколебимой твердостью продолжал летчик, — кем бы он ни был, приведите его сюда! Я с ним приехал, с ним и уеду.
Анатолий на минуту задумался — он ничего не знал о прошлом Горана. А что, если подозрения обоснованны? Война научила Анатолия многому, преподносила порой такие неожиданности… «Но такой парень — и вдруг враг…»
Староста забеспокоился, но не тронулся с места. Слова Анатолия смутили его, но он решил не уступать. Старики, стоявшие рядом с трибуной, вмешались в разговор.
— Приведи его, — сказал один из них. — Что тебе, жалко? Русский тебя просит!
Вывели арестованного. Анатолий попросил развязать его.
Толпа разделилась, образовав узкий проход. С противоположного конца площади к зданию общины шла мать Горана, низко повязанная черным платком. Она смотрела прямо перед собой.
— Здравствуй, сынок, — произнесла она тихо. — Ну-ка посмотри мне в глаза. Помнишь ли ты свою клятву.
— Помню, мама. Я ее не нарушил.
— А это что такое? — Она подала ему лист бумаги.
Все настороженно замерли в ожидании ответа. В памяти Горана возник тот день, когда по городу разнеслась весть о его «подвиге», припомнилась фотография в газете, и то, как генерал Брадов приехал, чтобы вручить ему награду, и допрос у полковника Никола. Он прочитал телеграмму и пришел в ужас.
— Я не писал этого! Это не мои слова, мама!
Она смотрела на него глазами, светившимися любовью и надеждой.
— Может, и это писал не ты? — Она показала ему другую телеграмму, которую принесла ей мать Славки.