Он кивнул. Да, двадцать тысяч погибших повстанцев — это дань за толику национальной чести…
О восстании думали многие. Но одни только предавались мечтам о нем, другие мечтали о том, чтобы оно вспыхнуло, и верили, что оно непременно вспыхнет, третьи же, мечтая, считали себя обязанными принять самое активное участие в восстании. Они понимали, какой высокой будет плата за участие в нем, но поступить иначе не могли…
Многое забылось с тех пор, многое отболело. Выросли сироты, повыходили замуж, состарились вдовы. Но в уголках их сердец память о погибших все еще жива. Вот и в сердце этой сердитой директорши тоже… И как это он сразу не угадал ее профессию? Конечно она не могла быть актрисой, ведь актриса умеет управлять своими чувствами.
— Восстание должно было вспыхнуть, — произнес полковник уверенно. — И нам не подобает через двадцать восемь лет ставить под сомнение его целесообразность. Ценой героизма, проявленного в дни восстания, была куплена свобода нашей родины.
— Это мне и без вас известно, — сказала Мария. — О восстании я знаю больше, чем вы полагаете. И о его целях, и о его задачах… И в его целесообразности я никогда не сомневалась…
— В трагические периоды истории страны личные трагедии неизбежны…
— Ну да, лес рубят — щепки летят, и так далее. Разглагольствовать я тоже умею.
— Ваше тщеславие и высокомерие не знают границ. Видимо, вас испортила власть над беднягами, сидящими за партой…
— Ваша убежденность в том, что, нацепив погоны, вы имеете право повелевать всеми… — начала было она и тут же умолкла, потому что сосед по купе неожиданно громко рассмеялся.
Потом он покачал головой и сказал:
— Не будем ссориться. Вы легкоранимы, вам все время кажется, что вас хотят обидеть, поэтому вы стараетесь нанести удар первой, Поверьте, я не хотел вас обидеть.
— Признаюсь вам откровенно: воспоминания мучают меня до сих пор… Несмотря на то что потом все у меня сложилось удачно, я вышла замуж… — Она на мгновение задумалась, очевидно, формулируя мысль: — И все — таки он погиб не напрасно, он отдал жизнь во имя освобождения…
— Историческая правда такова, что ни один человек не погибает напрасно, — проговорил едва слышно полковник. — Мы отомстили за наших товарищей.
— Я имела в виду совсем другое…
— Простите, товарищ директор… И разрешите спросить: где он воевал? Вернее, где погиб?
— Вы воевали на Верхней Нитре? — ответила она вопросом на вопрос.
— Нет, я большей частью сражался в частях пятой тактической группы…
— А, Мартин, Врутки, Дивиаки, Гарманец, прорыв на левом фланге в районе Правны…
Он с удивлением посмотрел на нее: вот это информированность!
— Я спросила об этом потому, что ни один из участников операций на Верхней Нитре, с кем мне приходилось встречаться, с ним не был знаком.
— Похоронную подтвердили?
— Да, — лаконично ответила она.
Она учительствовала в Леготе второй год. Жила и небольшой комнатушке, из окна которой вплоть до самого горизонта просматривался холмистый ландшафт. Она часто сидела, опершись о стол, и пристально вглядывалась в даль. За этим столом она завтракала, обедала и ужинала, проверяла захватанные, чем — то перепачканные ученические тетради, а потом… потом писала длинные страстные письма… Тогда он еще отвечал ей…
Из коридора доносился громкий хохот — это пан директор, отметив на карте, где проходит линия фронта, и выяснив, когда следует ожидать подхода войск, на радостях бражничал с лучшими людьми городка.
Взглянув на покрытую безвкусным розовым покрывалом кровать, на которой она подолгу мучилась без сна, Мария подумала: кровать, конечно, узка, но и на ней он сможет отдохнуть и набраться сил. Пусть он даже ляжет на нее в грязных сапогах и в форме, кишащей вшами.
На севере, на востоке, в центре Словакии — везде шли бои, а от него никаких вестей. Исчез, словно растаявший снег, — и не осталось никаких следов ни от него, ни от его солдат. Мария опросила всех знакомых в ближайшей воинской части. Они лишь пожимали плечами и отводили глаза. Когда же она настойчиво спрашивала, где он может находиться сейчас, они разводили руками: очевидно, там, где гремит бой, там, где сражаются все настоящие мужчины. У нее не хватало сил спросить, почему же они не там…
Вторую неделю она растолковывала шалунам все, что предписывала учебная программа. Иногда, услышав гомон детских голосов, она вздрагивала: опять она размечталась возле старой, потрепанной карты. От холмистого горизонта к школе вилась пыльная дорога, по которой приезжал к своей избраннице широкоплечий сотник, если ему удавалось отпроситься. Обычно он пользовался велосипедом, хотя потом у него страшно болели ноги. Но ему так хотелось видеть, ласкать ее…