— Иди своей дорогой! — ответил один из солдат, отталкивая четаржа в сторону.
Остановился только четвертый, совсем молодой паренек в штатском. В руках он держал запыленную винтовку.
— Не ходите туда, братья, — прерывисто дыша, выдавил из себя он, — немцы взяли Плахтице!
— Что ты говоришь?! — изумленно воскликнул Кубович. — У них что, крылья выросли, что ли?
— У них самолеты, танки, да и пехоты достаточно… Сигареты не найдется?
— Для вас найдется, — с готовностью ответил четарж и раскрыл коробку трофейных сигарет.
Возле него сразу образовалась очередь, посапывающая от нетерпения.
— Немцы устремились в горы? — встревоженно спросил Гавлик.
Это было совершенно непонятно, ведь поначалу немцы избрали совсем другой план: захватить коммуникации и прилегающие к ним районы, наладить движение по ним, а затем окружить территорию, занятую повстанцами. В соответствии с этим планом боевые действия в лесах, требующие больших людских и материальных затрат, противник должен был начать, лишь обеспечив все подступы и расчленив территорию, занятую повстанцами, на отдельные участки…
— Нет, пока немцы в горы не стремятся, — объяснили десатнику, переведя дух, солдаты. — Они продвигаются вдоль шоссе, вдоль реки и вдоль железнодорожного полотна.
— А вас кто преследует? — недовольным тоном спросил Гавлик и сразу отвел глаза, перехватив предостерегающий взгляд Кубовича.
— Никто нас не преследует. Мы и выбрали это направление, потому что оно самое безопасное: в горы немцы никогда не пойдут…
— А где же остальные войска?
Два солдата и парень в штатском, перебивая друг друга, принялись объяснять, что войска отступают на северо — восток, к Углискам, что они сражаются за каждую пядь земли, но вынуждены отходить, потому что людей очень мало.
— Почему же их мало? — спросил десатник.
— Потому что давно не было пополнения, — сказал парень в штатском..
— Их мало, потому что трусливые свиньи бегут с позиций! — не сдержался Гавлик.
Лица трех повстанцев потемнели от злости. И в то же мгновение десатник услышал, как за его спиной щелкнули затворы автоматов Кубовича и Лубелана.
— А ну проваливайте! — прикрикнул он. — Бегите и подыхайте, трусы, гиены, предатели…
— А ты чего рисуешься, пижон? — злобно осклабился один из солдат.
— Катись отсюда, а то я тебя шлепну! — пригрозил Кубович, вскинув автомат.
— Куда теперь? — спросил Гавлик, когда они остались втроем.
— К Стреговой, — коротко бросил Кубович. — Это стратегический пункт. Если мы его оставим, то с востока наша оборона останется неприкрытой.
— Мы же ищем части, которые держат здесь оборону.
— Именно потому мы и идем туда. Если наши части еще сражаются, они должны защищать Стреговую.
11
— Ваше общение с беланскими виноделами никак не связано с восстанием? — продолжал свои расспросы Гавлик — в нем заговорила привычка старого разведчика не успокаиваться до тех пор, пока не доберешься до сути.
— Да нет, мое общение с ними, вероятно, не было непосредственно связано с восстанием… — ответила она уклончиво и вдруг неожиданно для себя самой добавила: — Я не родилась героиней, но вынуждена была… — Заметив в его глазах удивление, она осеклась и рассмеялась: — Нет — нет, я не то хотела сказать. Наверное, я не сумела точно сформулировать мысль. Боюсь, что сейчас, двадцать восемь лет спустя, мои объяснения прозвучат не очень убедительно.
— Да я и не требовал объяснений. Просто мне захотелось поговорить об этом.
— Я стремилась отомстить за смерть своего жениха. Этого достаточно?
— Вполне, — ответил он коротко и сразу разозлился на себя за это. Такой ответ не располагал к откровенности, а ему ведь хотелось узнать как можно больше о ней и том человеке.
Ее случайно вырвавшееся признание свидетельствовало о том, как глубоко любила она его. Сколько же ей тогда было? Может, двадцать один, как ему, Руде Гавлику?
— Какой должна быть эта месть, я толком не знала. Просто добросовестно выполняла приказы, значения которых иногда до конца не понимала, и верила, что это необходимо…
— Он тоже был учителем? — глухо спросил полковник.
— Нет, он был офицером, кадровым офицером… Сейчас бы он, наверное, дослужился до полковника или генерала…
Он согласно кивнул, хотя ему очень хотелось возразить, что не все участвовавшие в восстании и оставшиеся в живых офицеры связали свою жизнь с новой армией, ведь не все стремились строить новое общество. В феврале 1948 года, когда республика держала экзамен на политическую зрелость, многие из офицеров старой армии этого не поняли и отступились…