— А кто решил провести разведку вдоль реки? Или это была общая идея?
Гавлику казалось, что подумали они об этом действительно одновременно, но вслух высказался первым Кубович, как и надлежало старшему по званию.
— Значит, коммунист только он, — подвел итог сотник и сделал глоток из бутылки с газированной водой, стоявшей под столом.
— Не смею возражать, пан сотник, но я не понимаю…
— Обратите внимание: только коммунист обладает такой силой убеждения. Он может настолько тактично влиять на окружающих, что вы и не догадаетесь, кто подбросил вам ту или иную идею… Этот четарж, — продолжал сотник, хотя взрывы гремели уже совсем близко, — кажется человеком умным и образованным, а ведь у него, наверное, только городское училище или восемь классов средней школы.
— Притом, заметьте, в начальники он не рвется, на замечания не обижается и нос не задирает, — подхватил Гавлик.
— Видимо, его вполне устраивает, если начальники руководствуются его советами в своей практике.
— Как точно вы выразили суть наших взаимоотношений, пан сотник! — оживился Гавлик и поспешно пригнулся, потому что стекла в открытых окнах угрожающе задребезжали.
— Не подумайте, пан десатник, что я беседую здесь с вами для того, чтобы продемонстрировать, как должен вести себя офицер среди потоков крови и слез… Я хотел только закончить свою мысль… Оставайтесь на месте, пан десатник, — добавил он, намереваясь надеть фуражку.
— Нет — нет, разрешите мне сопровождать вас! — испугался Гавлик, представив, что именно этот строгий офицер с проницательными глазами будет когда — нибудь характеризовать его.
— Не проявляйте чрезмерного рвения, десатник, — охладил его пыл сотник. — Дорого бы я дал, если бы здесь, на моем участке, сражались настоящие солдаты! Да имея такого четаржа, как ваш, можно смело отпускать на отдых в Пештяны трех офицеров, будь они даже выпускниками академии…
— Позвольте нам встретить врага на вашем участке, — невольно вырвалось у Гавлика, понявшего, скорее, почувствовавшего, что здесь, под Стреговой, сотнику недостает людей, способных обеспечить четкое выполнение его приказов.
— Возвращайтесь в свою часть, — посоветовал сотник безразличным голосом. — Здесь вы вряд ли понадобитесь: три автомата погоды не делают…
— Уверен, что и мы принесем пользу…
— Именно поэтому вы должны вернуться в свою часть… Если мы не сумели вовремя организовать боевое обеспечение на этом участке, сражение можно считать проигранным. Вы потребуетесь на более важных участках.
— На таких угрожаемых участках, как ваш, например…
— Прошу не пререкаться со старшим по званию! — одернул Гавлика сотник, вставляя обойму в вальтер, и уже более миролюбиво добавил: — Давайте расстанемся по — хорошему, десатник. Поймите, и для меня, и для вас будет лучше, если вы вернетесь.
Гавлик умолк. Бели он не хочет, чтобы Габриш его просто — напросто выгнал, не стоит спорить…
Он едва поспевал за длинноногим офицером, который шагал легко, непринужденно. Как и Габриш, он прижимался к стенам домов, нагибался, заслышав шелестящий свист мины. «Поговорю с Кубовичем и Лубеланом, — решил десатник. — Никаких приказов отдавать не буду, представлю дело так, будто советуюсь… Сначала поговорю с Кубовичем, объясню все… Нет, лучше коротко перескажу свой разговор с сотником. Для Кубовича этого будет вполне достаточно. А Лубелан его друг, он возражать не станет…»
13
— Четверть первого, — проговорил Гавлик. — Еще часа полтора, и мы в Бургасе.
— Как быстро пролетело время! — сказала Мария, барабаня по сумочке в такт перестуку колес.
«Жаль, что все так получилось, — думал полковник. — Если бы директорша не была такой ершистой, наше путешествие от столицы до побережья прошло бы в более приятной обстановке…»
«Вот и кончается наше путешествие», — думала Мария без особого сожаления. Как истая женщина, она могла очень долго разглядывать пейзажи за окном, но всему есть предел. Читать в поезде нельзя: никто бы не заставил ее надеть очки на людях. Она не любила появляться в них даже в школе и охотно пользовалась ими только дома, когда брала книгу и садилась в вольтеровское кресло, стоявшее под торшером. При этом она не забывала поставить на столик чашку чая, такого крепкого, который, казалось, был способен вернуть к жизни даже умирающего. Сожаления же по поводу предстоящего расставания она не испытывала потому, что за пять часов совместного путешествия полковник так и не стал ее добрым знакомым. А впрочем, нет, какую — то непонятную тоску она все — таки ощущала. Да и что в этом удивительного? Иногда даже очень самостоятельной женщине хочется, чтобы рядом оказался настоящий мужчина, чтобы он вынес из вагона ее чемодан, чтобы нашел носильщика и такси… Ах, если бы Милан вернулся с войны…