Она попыталась отогнать от себя эту навязчивую мысль, но ей это не удалось.
Через несколько дней старый Мего вызвал Марию и сообщил ей решение командования: отныне ее будут называть конспиративным именем Ксения. В свою очередь она передала Мего пятиконечную красную звездочку и попросила вручить Венделу. Звездочку эту она вырезала из фетра и обшила красным шелком, который нашла у матери. Старый Мего с удивлением взглянул на девушку и благодарно погладил ее по щеке.
Потом появился Орфанус в своей зеленой машине, нарушившей настороженную тишину их улицы. Вместе с ним приехал надпоручик Голомани с привлекательным лицом и хитрыми, немного бегающими глазами. Мария видела его впервые. Велико же было ее удивление, когда он обратился к ней по имени, как к старой знакомой.
— Какие глаза у командира? — с трудом выдавила она, лихорадочно соображая, что приехавшие не просто гости, а товарищи погибшего Милана.
— Голубые, — ответил надпоручик не раздумывая. — А ты что, влюбилась в командира?
— Какая ерунда! — оборвала она его чуть резче, чем следовало.
— Не волнуйся, — небрежно успокоил ее Орфанус. — Мы солдаты, а у солдат нет времени на обиды и излишнюю чувствительность.
— А на глупости есть? — рассердилась Мария.
— Не будем ссориться! — И надпоручик принялся объяснять ей задание.
Свет сверкающих хрустальных люстр заливал прекрасно сервированные столы. На улице коченели пальцы, а здесь весело потрескивали дрова в камине и закладывало уши от многоголосого шума. Цыгане — в значительной степени «облагороженные», иначе бы их вряд ли пригласили в «Симфонию» (фешенебельный загородный ресторан при гостинице) — сдержанно пиликали возле другого конца стола для немецкого майора железнодорожных войск и модной братиславской певицы. Мужчины, сидевшие слева от Марии, вели разговор о доставке каких — то сигарет в рейх…
— Ночью на автофургонах… — сказал ее сосед. — Нет, Дунай уже ненадежен. Бомбят очень, а сигареты сейчас на вес золота. И учтите, если утонет золото, его после войны запросто можно, выловить при помощи водолазов, а сигареты выловить невозможно.
Собеседник что — то возразил ему.
— Нет, — не согласился сосед, колено которого Мария вдруг почувствовала рядом со своим, — за ночь автофургоны обернутся. Итак, двадцать пять процентов вперед, остальное утром в Братиславе.
Она отодвинулась и поискала глазами бутылку с минеральной водой. Но сосед оказался настойчивым и снова прислонил свое колено к ее ноге.
— Я имел в виду швейцарские франки, — заявил он между тем довольно громко. — Французские оставьте на память внукам. Откуда мне знать, действительны они еще или нет? Что, если в обращении только оккупационный франк?
За ответной реакцией его партнера она могла проследить только боковым зрением.
— Когда у вас появятся швейцарские франки, дайте знать. На другую валюту я не торгую… — сказал ее сосед и обернулся. На его черном шелковом галстуке блеснул серебряный крест, обрамленный листьями липы, — единственная драгоценность, которой он себя украсил.
У его собеседника, худощавого помещика, напротив, перстни сверкали на обеих руках, а на галстуке серебрилась жемчужина. Помещик сидел грустный, задумчивый. Оживился он, лишь когда подошли цыгане и стали играть для него. Окончательно же развеселил его самый младший из них, стройный флейтист. Помещик стал обнимать юношу, глаза его заблестели, и, чтобы справиться с охватившим его волнением, он беспрестанно облизывал тонкие бледные губы.
— Оставим в покое бизнес, — сказал, обращаясь к Марии, сосед. — На это достаточно времени днем. А вечер посвятим любви и дружбе.
— Какой же вы в таком случае бизнесмен?! — попробовала она уклониться от скользкой темы и постаралась сесть поудобнее, хотя бы вытянуть ноги под столом.
В «Симфонии» она жила уже третий день за счет пана Янега, уполномоченного банка, а точнее, за счет банка, в котором тот служил. Представил же его Марии Голомани.
Сегодня Янега приехал к ней с утра и сообщил: