— Нет… Ничего… не скажу, — с трудом произнес Сергей, пришепетывая, с усилием размыкая разбитый рот, тыльной стороной ладони вытерся и закончил тихо и с тоской: — И пошли вы к черту, надоели…
Пряча вздрагивающие руки за спину, белогвардеец перевел ответ. Фашист дернулся, линейка опять просвистела в воздухе, оставив на лице Сергея новый багровый рубец; зашатавшись, Сергей спиной прислонился к стене. Белогвардеец сказал:
— Ты не понимаешь русский язык. Так вот, может, поймешь в конце концов.
Дерзкое, ожесточенное желание кончить все сразу прорвалось наружу; лицо Сергея изменилось, приняло яростное и вызывающее выражение; чисто зазвеневшим голосом он воскликнул:
— Бросьте стараться… ничего не выйдет!
Гитлеровец что-то визгливо и раздраженно крикнул. Услышав перевод, Сергей вдруг странно, заинтересованно оживился:
— Понятен ли мне немецкий язык? — Совершенно неожиданно к нему вернулся его юмор, и Сергей засмеялся, открыто издеваясь, поглаживая горящее лицо ладонью и следя за офицерами поблескивающими светлыми от ненависти глазами. — По-немецки, увы, не понимаю! — Он вздохнул притворно-горестно и покачал головой: — В бытность студентом, желая встать пораньше, клал учебник немецкого языка под подушку, в рассуждении отравить сон. Конечно, это глупость, — Сергей поднял голос, заторопился, боясь, что не дадут договорить. — Чепуха, легкомысленная юность! — с задорной улыбкой продолжал он. — Я жалею, что не изучил немецкий язык… не потому, что он язык врага, Гитлер и вся его сволочь сейчас лает на нем, — язык врага тоже надо знать! — а главным образом потому, что на нем говорили Карл Маркс и Гёте! Сбитый ударом в лицо, он упал на колени. Второй удар свалил на пол. Его подняли и прислонили к стене. Сергей хотел поднять руку, чтобы протереть ослепшие вдруг глаза, — и не мог. Сквозь мутную пелену проступило белое расплывчатое лицо, похожее на носовой платок, и Сергей плюнул:
— Гад!
— Ты коммунист? — опросил тот хрипло и почему-то не утираясь.
«Коммунист ли я?» — подумал Сергей и вдруг заволновался. Никогда раньше не приходила ему в голову подобная мысль. Коммунистом был отец, коммунистами были ребята: Аркадий, Федор, но он, Сергей Прохоров…
Подернутое туманом сознание заработало быстро, мысли обрели необыкновенную ясность. Да, он пока не коммунист, — они там, в окопах… но что ответить врагу? Пусть он знает, враг, что на этой земле все коммунисты!
— Коммунист! — крикнул Сергей и шагнул вперед.
Сразу два пинка отбросили его к стене; стукнувшись головой, Сергей потерял сознание.
Когда он пришел в себя, почувствовал тупые, тяжелые удары по телу, по лицу — били ногами и чем-то острым; кровь залила глаза. Он удивился тому, что ему не так больно, как ожидал, и обрадовался этому, как открытию; тело стало чужим, и лишь где-то внутри удары отдавались стоном.
Но Сергей уже знал, что все перенесет…
Что-то ослепительное сверкнуло перед ним, и в то же мгновение он навсегда перестал ощущать себя.
Кто-то пальцами касался лица. Федор, стараясь преодолеть легкую дрему забытья, вслушивался в чей-то тихий и нежный лепет — осторожные, теплые пальцы и этот лепет напоминали Павлика, Марину… Это было похоже на счастье, и Федор, боясь разрушить очарование, лежал не двигаясь. Но вдруг голос мужской и требовательный негромко позвал:
— Федор!
Он с усилием раскрыл глаза. Очень близко увидел озабоченное лицо Аркадия, а выше, как венец над его головой, круглое рассветное небо. Ручей булькал рядом, по-детски тихо и печально лепетал… Было неясно вокруг, свежо, тени жались к лесу, обступившему со всех сторон.
— Подымешься, Федор? Крепись. Мы нашли брод. По ту сторону наши. Надо скорей, а то рассветает, Сейчас перевяжу тебя, и пойдем.
Боль в голове и правом плече пронизала все тело. Федор стиснул зубы, напряженно вытянулся.
— Носилки мы сделали, Федор, — сказал Аркадий.
— Это на какой же предмет?
— Если не сможешь идти…
— Вздор! Я еще тебя взвалю на плечи.
Аркадий засмеялся. Осторожно поворачивая друга, он опоясывал его бинтами, а покончив с этим делом, примялся за голову.
— Жаль Сережку, — сказал он тихо, склонив печальное лицо. — Какой он добрый и честный парень!
— Это ты… хорошо сказал! — задумчиво произнес Федор. — Правда! — помолчав, с некоторым удивлением продолжал он: — Вот есть в человеке недостатки, — может, даже крупные. Но нельзя по ним судить о человеке, нельзя! Есть главное в каждом, и вот в Сергее — ты правильно сказал, — он честный и добрый. И я уже не хочу ничего больше… знать.