— Приехали, приехали! Это Новосибирск, Павлик. Мы поживем пока здесь.
— А дедушка? — спросил мальчик.
— Будут здесь все, родной: и дедушки и бабушки, и тети и дяди…
— А папа?
— Папу мы здесь подождем.
Беда! Проели все деньги Ивана Федоровича, и нет даже на трамвай.
— Скорей, скорей, Павлик, а то трамвай уйдет!
Спеша, влезли на площадку, заслонили проход чемоданом. Павлик по-хозяйски уселся на него.
Кондуктор — крупная, сурового вида женщина. Марина внимательно посмотрела ей в лицо.
— Знаете что? А у нас нет денег… — и засмеялась.
Женщина подумала, строго поджав губы.
— Эвакуированные, что ли?
— Да вроде этого…
— Ну, хорошо… Что ж делать! Вам до центра?
— А я не знаю… На работу — куда обратиться!
— В центр! Горком партии. Отдел промышленности, — деловито сообщила женщина и, отвернувшись, вдруг зычно и повелительно крикнула: — Получайте билеты, кто не имеет!
Марина обняла сына за плечики.
— Поехали, поехали! Смотри в окошко, как красиво, а?
И, подавив трепетный, облегченный вздох, сказала со счастливой интонацией, таинственно и тихо:
— Вот это город, Павел Федорович, да! Тут мы с тобой не пропадем.
«…Мне ничего не надо, Федор. Лишь бы ты вернулся! Я не могу писать, так и рвется из души все сразу. Павлик бредит тобой, твоей лаской. И я тоже, мой любимый, хороший человек.
Будь уверен, Федор: насколько хватит моих сил — буду помогать тебе разбить врага и вернуться живым.
Передай привет Аркадию. Женя решила приехать ко мне — будем вместе жить и работать!»
АСТРА
Выйдя из госпиталя, я принялся разыскивать свою часть. Узнав, что она стоит в моем родном городе, я помчался туда, боясь, что не успею. Нет, мне чертовски повезло, — если бы явился на день позже, опоздал бы: часть трогалась дальше.
Милые, тихие улицы, как изуродовал их враг! Ветер продувал город насквозь. Груды щебня и пустые коробки домов. Я очень долго в смятении бродил по мертвым улицам. А потом вдруг увидел, что они живут. Непобедимо вставала пораненная зелень. Звеня, проходили трамваи. Мальчишки, набедокурив, удирали от милиционера. И веселое яркое солнце дробилось в окнах домов.
Техникум связи, где мы учились с Володей, уцелел. Перед входом в подвал висел указатель: «Радиомастерская», на втором этаже — школа. Занятия кончились, сторожиха впустила меня в классы.
Присмотришься к вещам, и они начинают рассказывать многое. Я ходил по комнатам, здороваясь с юностью.
В маленькой физической лаборатории нашел то, что искал: крепкий, красного дерева стол. Я сел за него и не помню, сколько времени просидел молча, смотря на потускневшие перочинным ножом вырезанные буквы: мое имя, рядом — «Наташа», потом — «Володя». Помнится, тогда какой-то проницательный человек написал сверху чернилами: «Уравнение с тремя неизвестными». Я соскоблил эту надпись ножом, но Володя успел прочесть и приставал ко мне с вопросом: «Что это значит?». Я не сказал, а он не догадался.
На фронте я много думал о Наташе и Володе. Я был уверен, что встречу их или узнаю о них. Но разве мог предугадать, когда случится это? А случилось так. Волнуясь, я смотрел на буквы, — в воспоминаниях вставало прошлое… Тишина… мягкие шаги уборщицы за дверью… И вдруг — низкий встревоженный басок в коридоре:
— Сюда военный прошел. Где он?
Раскрылась дверь. Я встал. Передо мною был Володя!
Мы неподвижно и молча смотрели друг на друга.
— Юрка, ты? — тихо сказал Володя.
Не помню, ответил ли я ему что-нибудь, кажется, нет: невозможно было представить, что все это — явь.
— Боже мой! — с изумлением сказал Володя, приложив ладонь к щеке. — Какое у тебя глупое, удивленное лицо!
Он захохотал и, опрокинув стул, бросился ко мне, за плечи вытащил из-за стола, повалил и, придавив коленом грудь, разбойничьим шепотом произнес:
— Жизнь или смерть?
Вот теперь я узнал его! Сколько перетерпели мои бедные ребра за четыре года, прожитых нами в студенческой комнате! Чуть ли не ежедневно устраивались матчи французской борьбы.
Мы долго не могли успокоиться.
— Володя, как все это… неожиданно! Ты что же здесь, со своей частью?
— Да, уже месяц. Завтра отправляемся дальше. Оказывается, Володя увидел меня из окна радиомастерской, когда я подходил к дому, и сперва не узнал.
— А потом дошло: ведь это ты! — смеялся он.
Володя очень возмужал, доброе, открытое лицо загорело, плечи раздались, а походка по-прежнему легкая, юношеская.