— Это не лошадь, — вдруг сказал Сережа.
— Как… не лошадь? — удивился Смирнов.
— А зачем хвост на спине? — Сережа протянул руку и коротко засмеялся. — Так не бывает.
Смирнов посмотрел на лошадь. Да, высоковато прилепили ей хвост.
— У петухов такой — вверх, — снова сказал Сережа и нахмурился, вновь посмотрел направо. — Я пойду.
— Подожди… Как же так? — Смирнов забеспокоился, пошарил руками вокруг себя. — Ты… Вот что… Подойди поближе. Смотри… яблоки… конфеты… Это я все тебе — бери, кушай!
— А вы кто? — вдруг спросил мальчик.
Смирнов не нашелся, что ответить, в замешательстве пошарил в портфеле, мгновенно испугавшись: неужели потерял? Нет, вот она! Достал оттуда губную гармошку.
— Смотри, гармошка. Вот это вещь! — и быстро, озорно подмигнув Сереже, провел по губам гармоникой, извлек тонкий захлебывающийся звук и крякнул:
— Эх, штука! — Резко протянул руку с гармоникой вперед, весело сказал: — На, попробуй.
Сережа осторожно взял, повертел в руках.
— Ты — к губам, к губам.
— Я умею, — сказал Сережа и с медленной опаской посмотрел на Смирнова. — Это вы… насовсем?
— Совсем, совсем. Бери!
Сережа подумал.
— Спасибо, — тихо произнес он.
Приложил гармонику к губам и осторожно дунул.
— Здорово! — сказал Смирнов. — Прямо замечательно! А теперь мы будем есть яблоки. На, лови! Поймаешь?
— Только не сильно, — сказал Сережа, улыбаясь.
Смирнов осторожно бросил. Сережа поймал обеими руками, прихлопнув яблоко к груди, и засмеялся.
— Ешь! — Смирнов хлопнул ладонями. — А теперь смотри: автомобиль сломался, пружина лопнула, что ли? Не пойму. Иди посмотри.
Сережа подошел, наклонился, упираясь руками о колени, стал рассматривать игрушки, взял автомобиль в руки.
— Резинку надо. Вот сюда и сюда. У Юрки сломался, он взял и — резинку! Поехал!
— А-а… Так-так… Ишь ты… А я не догадался.
…Они сидели рядом на бугорке, ели яблоки. Сережа рассказывал, как он ловил рыбу и как большой окунь — вот такой! — показал он, — сорвался.
Смирнов гладил его плечики, наклонившись, заглядывал в чистые, с радужными искорками зрачки. Размышляя о том, как приступить к самому главному, он спросил:
— Хороший я?
— Хороший, — ответил Сережа.
— Ты хотел бы такого папу?..
— Папа на войне, — сказал Сережа.
— А ты б узнал, если б он пришел?
— Узнал.
— Какой он?
— Хороший.
— Такой, как я? Нет?
Сережа посмотрел на него:
— У него ордена.
— У меня тоже ордена.
— Ну, ордена! — Сережа засмеялся. — Где?
Ах, он их не надел. Вот жалость! Смирнов указал на планки с левой стороны груди.
— Это вместо орденов. Это все равно, понимаешь?
— Ну, ордена лучше! — Сережа поковырял пальцем яблоко. — Мама говорила, как придет папа, чтобы я поцеловал. И чтоб слушался. Я буду… думаете, не буду? Я жду, а он не едет. Юрка говорит: бросил. Я ударил его, он — меня. Он меня больно, а я — нет. Потом я хотел пожаловаться тете Глаше, ее не было, и… и…
У мальчика задрожали губы.
— Сережа! — Смирнов взял его руки, прижал их к лицу. — Сережа… Поедем со мной. Я тебе ордена покажу. У меня лодка есть, велосипед. Все, что хочешь… Поедем…
— Маленький?
— Велосипед-то? Маленький, на двух колесах.
— Как настоящий все равно?
— Как настоящий. Поедем!
— А далеко?
— На поезде.
— Ну-у, — Сережа разочарованно сложил губы. — Далеко. И тетя Глаша не пустит.
— А мы ее спросим. — Смирнов оглянулся. Женщина в белом халате стояла на прежнем месте. — Тетя Глаша!
Та быстро подошла, словно ждала этого.
— Тетя Глаша, вы отпустите Сережу со мной?
Женщина посмотрела на мальчика. Он сидел, полуотвернув лицо и рассматривая яблоко, словно раздумывая, съесть или нет.
— Поезжай с папой, Сережа, поезжай, — сказала тетя Глаша.
Сережа поднял голову, большими глазами посмотрел на женщину, медленно, словно боясь, перевел их на Смирнова.
— Папа? — тихо сказал он.
— Папа, папа, — закивала женщина. — А ты и не поцеловал его?
Сережа выронил яблоко, медленно наклонился за ним, как-то высоко и потерянно приподняв плечи. Смирнов увидел бурую прядку волос на затылке, тонкую шею с белой, нетронутой солнцем полоской кожи под воротником, в груди у него что-то захлопнулось. Он с тоской протянул к сыну руки, привлек его к себе и стал целовать его в глаза: сначала в один, потом в другой. Сережа легонько упирался в его грудь и смотрел серьезно, неотрывно, не уклоняясь от поцелуев, в большое, доброе лицо неизвестного человека, который вдруг оказался папой.