Мне снилась Кристинка. Мы с ней куда-то шли, и она рассказывала мне что-то про Ника, а я никак не могла вспомнить кто это. Тягомотный бесконечный сон, полный тревоги и попыток понять, что происходит.
Зато проснувшись, сразу вспомнила кто я. И Богдана этого и его голубые таблеточки. И как парила где-то в стратосфере и плакала, восхищаясь красотой земного шара — маленького, беззащитного и такого родного... А потом падала с огромной скоростью вниз — в боль и судороги, в обрывки фраз: Тридцать на пятьдесят... Падает... Адреналин... Не вытянет... Пульса нет... Ещё давай...
Открыла глаза. За окном светло, у столика в углу вчерашний мужчина, набирает что-то в шприц. Услышал, как я завозилась, обернулся:
— Ну как мы?
— Живая, — прошелестела я.
— Живая, — подтвердил он, и перетянул жгутом моё плечо. — Работаем кулаком... Отпускаем. Угу... — сосредоточенно вводил лекарство, поглядывая на меня: — Как самочувствие? Может в голову ударить, может жаром обдать, не пугайся.
— Обдаёт, — охнула я.
Он дежурно улыбнулся и, придавив место инъекции ватой, согнул мой локоть.
— В этот раз живая, а в следующий могут и не откачать. Поэтому мой тебе совет — завязывай. Наркотик не решает проблемы, и даже не облегчает. А тебе, по-хорошему, ещё жить и жить.
Мужчина периодически заходил ко мне, следил за давлением и пульсом. А когда за окном стало смеркаться, в комнату вошёл Ник.
Он был подчёркнуто дружелюбен, но словно растерян чем-то или напуган. А я... Я, несмотря ни на что, была ему рада! Он всё-таки сделал это. Всё-таки он не исчез — это был какой-то одному ему понятный план!
— Николос, Алёшка с тобой?
— Нет, он сейчас дома. Но ты не волнуйся, как только будут готовы твои новые документы, мы сразу полетим к нему.
— В смысле... Куда?
— В Гамбург. Тебе нельзя оставаться в России. Ты здесь... снова умерла.
Март 2000г.
Когда я вошла в комнату, Алёшка возился с игрушками и даже не заметил нас с Ником. Я замерла на пороге — как же он вырос, Господи! Родненький мой...
— Алёша... Сыночек, — осторожно позвала я, но Ник тут же поднял вверх палец:
— Алекс. Маша, его зовут Алекс, он привык к этому имени. Поэтому не надо никаких Алёшей, хорошо?
Резануло по сердцу чем-то таким непонятным и болючим...
— А меня зовут Мила, Николос. Маша, слава богу, умерла.
— Извини, — кивнул он, — это случайно. Просто привычка.
— Я понимаю. И знаешь, мне очень нравился Мила! Спасибо, что подобрал мне именно такое имя.
Ник снова кивнул, а я позвала сына:
— Алекс!
Он повернулся и замер, вглядываясь в моё лицо. Словно узнал, но не знает, как быть. Я присела, протянула к нему руки. Он отложил игрушку, поднялся... но подходить не спешил. Мне было больно от этого, но я знала, что всё перетерплю и всё исправлю. Но смогу ли я когда-нибудь исчерпать меру своей благодарности Николосу?
— Ну же, сыночек? Иди к маме?
Он поднял взгляд на Ника.
— Alex, du brauchst keine Angst zu haben. Geh zu deiner Mutter!
И только после этого Алекс подошёл. Я обнимала его и беззвучно ревела, и он обнимал меня — ласково, доверчиво.
— Мила, всё это время с Алексом общались только на немецком, — сказал Ник. — Он уже привык к этому, и я не уверен, что тебе стоит что-то менять.
Но как же так, Ник? Ты же обещал мне, когда уезжал! Ты же говорил, что не дашь ему забыть!..
Но я, конечно, не сказала этого, только зажмурилась, сильнее прижимая Алёшку:
— Как же мне быть, Ник? — слезы текли градом, я сталась прятать их от сына, но не могла утаить от Николоса. — Мне что, совсем не говорить с ним?
— Учи язык, тем более что без этого тебе не дадут гражданство.
— Но это же время, Ник! А сейчас как быть?
Он задумчиво посмотрел на нас и недовольно вздохнул:
— Хорошо, мы посоветуемся с детским психологом. Но ты завтра же запишешься на языковые курсы.
********
*Alex, du brauchst keine Angst zu haben. Geh zu deiner Mutter. — Алекс, не бойся. Подойди к маме! (нем)
********
2000-е, Гамбург.
Психолог не рекомендовал, говоря, что это вызовет нагрузку на детскую психику. Поэтому я днями и ночами учила язык... И вопреки мнению специалиста всё-таки говорила с Алексом на родном, когда оставались наедине. И конечно, этого не удалось скрыть, ведь он довольно быстро стал путаться в разговоре, намешивая в одну фразу оба языка сразу. Ник был недоволен, иногда высказывал мне это, но чаще молчал. И я тоже молчала, и приглядывалась к нему. Пыталась понять, как быть, как себя вести.