Как только вспомнила о Нике, тут же поняла, что так сильно раздражает меня в этой ситуации с Олегом и его зачастившимися в последнее время визитами на родину. Я сама себя раздражаю. Вот эта Я — ни чужая, ни родная, а просто с какого-то хрена лежащая голышом в его кровати, причём, ладно бы ради оргазма, которого не может дать муж — но ведь нет! Просто от тоски. Трясина какая-то, которая затягивает и затягивает... Видать, зажралась я от хорошей жизни. Хотя психолог говорит, это кризис среднего возраста нагрянул. А я вот думаю — не рановато ли?
Когда Олег вернулся, я уже почти оделась и застёгивала теперь мелкие перламутровые пуговки на чёрной шёлковой блузе. Он подошёл сзади, виновато обнял, удерживая за запястья:
— Ну прости, детка, ляпнул не подумав.
— Ой, да перестань! — небрежно фыркнула я, — мы оба знаем, что любовника лучше, чем ты не существует в природе. Конечно я до тебя голодная! И ревную, конечно! И буду ждать столько, сколько нужно, ты же знаешь. А когда вернёшься, не слезу с тебя, пока не сдохну. — Попыталась отнять свои руки, но он не отдал. Ну вот ещё! Недостаточно сладко пою? Дёрнулась настойчивее: — Олег, мне пора.
— Ты обиделась, я же вижу.
Удивительно, но когда он стоит вот так сзади, сжимая меня в объятиях и шепча на ухо густым баритоном, когда я ловлю исходящий от него терпкий запах табака и парфюма и, закрыв глаза, могу представлять на его месте кого угодно — раздражение отступает, и я снова схожу с ума и заранее скучаю по этим ощущениям...
Как же невыносимо хотелось хотя бы иногда быть чьей-то желанной и слегка капризной женщиной, которую пытаются уговорить не дуться!
— Не говори глупости, какие могут быть обиды? Тем более что ты очень точно подметил — я что-то забросила мужа. И пока тебя не будет, пожалуй, действительно обращу на него должное внимание.
— Ну вот, — сжимая руки крепче, словно удав кольца, прорычал Олег и резко развернул меня к себе, — теперь я буду ревновать тебя к нему.
Я улыбнулась. Конечно будешь, милый. Ведь это я тебя короновала. Вознесла, обожествила. Ведь тебе же как серпом по яйцам думать, что тоже самое может перепасть от меня кому-то ещё. Я же всё это понимаю, я же сама точно такая же — коронованная тобою.
— А может, рванём со мной? Скажешь, в командировку или, например, дальний родственник умер? Ну? Целую неделю вдвоём. Я такие места тебе покажу! Такую неизведанную Русь-матушку, о какой ты уже и не помнишь!
Началось. Знает ведь, что не поеду, ведь не раз уже говорили об этом, а потому и предлагает уже вот так — смело, красивым жестом с барского плеча: заглянул в мои глаза поглубже, напустил во взгляд задумчивой ласковости и бархатно растягивая согласные, тепло, будто вспоминая любимую женщину, изрёк:
— Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.
Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.
Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.
Побегу по мятой стёжке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как серёжки,
Прозвенит девичий смех.
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою!»**
— А знаешь... Поехали! — прильнула я к нему. — У нас как раз на русское рождество партнёрское участие в выставке современного искусства в Саратове, я могу напроситься куратором, но выехать на две недели раньше открытия, с тобой.
Звенящая тишиной пауза...
— Подожди, а... А муж? Он разве пустит?
Я рассмеялась и, выскользнув из его безвольно повисших рук, застегнула-таки последние пуговки на блузе.
— Испугался? — оправила юбку-карандаш, накинула жакет. — Не поеду, Олег, знаешь же. Максимум, провожу на самолёт. Всё.