Они уложили Юриса в сани. Инга села рядом, положила его голову себе на колени, и они, с трудом пробиваясь по заметенной дороге, поехали домой.
В конторе Атис пытался дозвониться к тауренскому врачу.
— Ушел к больному, — ответили ему.
Вошел Теодор. Атис повесил трубку и сказал Теодору:
— Разве можно без своего врача? А больница в десяти километрах. Безобразие! Разве так можно?
— Конечно, нельзя, — отозвался Теодор.
Атис сердито сказал:
— И не будет так!
Затем он опять взял трубку и нетерпеливо назвал телефонистке номер врача.
А Максис с Эмилем Себрисом, кинув лопаты в сани, погнали лошадь в Таурене.
Уже совсем стемнело, когда Алине Цауне толкнула в духовку ужин, подогретый уже в третий раз, и решила больше не беспокоиться. Пускай стынет. Пускай сохнет. Пускай едят как хотят. В конце концов — ей-то что?
Алине выхватила из плиты последнюю головешку, бросила ее в ведро с водой и закрыла вьюшку. Но только она вымыла руки и взялась за вязанье, как во дворе залаяла собака. Откашливаясь, вошел Вилкуп.
— Здравствуйте! Ты, Алине, наверное, еще ничего не знаешь? — воскликнул он, не успев переступить порог. — В лесу беда приключилась. С сыном твоим и с Бейкой… Их привезли в контору. Дзидра велела сказать.
Колхозница, которая шла мимо «Вилкупов» и которую Дзидра попросила зайти к родителям и сказать, что она будет не скоро, видимо, не поняла ее и передала Вилкупам, что несчастье случилось и с Теодором и с Юрисом.
Алине с минуту смотрела на Вилкупа, как на призрак. Теодор… ее Теодор! До другого ей дела не было, но Теодор… ее сын!..
Алине застонала и ухватилась за край стола. Перед глазами замелькали пестрые круги. «Господи милосердный… господи милосердный, — мысленно молилась она, — лишь бы не насовсем… остался бы жив!»
— А… ты ничего больше не знаешь? — с трудом прошептала Алине. Она хотела куда-то идти, но подкашивались колени. Алине опустилась на табуретку. Почему все беды валятся только на нее… только на нее? Разве для того Теодор вернулся домой, чтобы погибнуть в лесу под елью? И тут же она испугалась, что даже в мыслях допустила гибель сына. Нет, нет, ведь еще ничего не известно!
Вилкуп еще что-то говорил, размахивая руками. Алине точно в тумане видела, как он достает из плиты уголек и сует его в трубку. Ужин… пропадает. Вдруг у нее заболела душа именно из-за ужина… Жареные грибы с картошкой. Тео так любил их. Засохнут… некому их есть. Вилкуп сказал еще что-то и ушел. Наступила тишина.
Когда Алине наклонилась, чтобы обуться, у нее по щекам полились соленые, горючие слезы. Не хватало сил вытереть лицо, слезы текли по губам.
И вдруг в дверях появился Теодор, живой и здоровый. Со двора вместе с ним ворвался морозный воздух, в комнате заклубился белый пар.
— Добрый вечер, мать, — сказал он, скидывая полушубок и шапку. — Как у тебя тепло, а у нас…
Он подошел к горячей плите погреть руки и после паузы, не поворачиваясь к матери, тихо сказал:
— Даце не скоро придет. Она осталась у Инги. Знаешь… Юриса сильно деревом ушибло.
Алине смотрела на сына, как на видение, но сердце ее билось все спокойнее. Затем из груди вырвался глубокий вздох, и Алине в мыслях горячо поблагодарила господа.
Она подошла, подняла брошенный на стул полушубок, повесила его на место и погладила плечо сына:
— Ох, господи, как Вилкуп напугал меня… я уже собралась бежать. Зашел и сказал, что и тебя деревом пришибло… не приведи господь, как я перепугалась! Хорошо, что ты пришел… как хорошо!
Теодор повернулся к матери, и она заметила, как сильно он устал. Он как-то странно улыбнулся и тихо сказал:
— Я бы не пришел… не знаю, что было бы со мной, если бы не Юрис. Меня бы тоже деревом придавило.
— Что… что ты говоришь?
Алине открыла духовку и поставила миску с грибами. Широко-широко раскрытыми глазами она смотрела на сына.
— Он?..
— Он меня спас, мать. А сам не успел отскочить…
Алине молча поставила грибы и картофель на стол, достала тарелку, нож, вилку. Налила в кружку горячего чаю, задумалась, потом пошла в кладовую и вернулась с баночкой меду. Все это она молча поставила перед сыном.
Отошла к плите и оттуда смотрела, как Теодор ест, быстро и без аппетита, словно по обязанности. Когда он, обжигая губы, торопливо хлебал чай, Алине спросила:
— А что с ним, сильно его ушибло?
— Сильно, — ответил Теодор и встал. — Скоро доктор будет. Сейчас пойду обратно. Я пришел только сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась, что мы так поздно…