Человек самым главным и решающим будет и в твоем колхозе, новый председатель. Вот почему ты так взволнован, вот почему тебе не спится.
Нет, неужели он на самом деле не уснет этой ночью? Надо спать! Поспи же немного, сумасшедший! Уже наступает день, он будет нелегким.
Третья глава
Ветви закачались, с ели на ель прыгнула белка, прыгнула и, громко чмокнув, взвилась к верхушке. За ней молнией кинулась другая — взмахнула пышным рыжим хвостом и исчезла в густых ветвях. С шуршанием ударяясь то об одну, то о другую ветку, вниз полетела шишка и мягко упала в сухой мох. А проворных зверьков и след простыл.
Заведующий Домом культуры Карлис Дижбаяр, задрав голову, с улыбкой смотрел на игру белок.
— Ну и чертенята, — сказал он, проводив их взглядом, затем положил на землю удочку, поставил бидон и достал папиросу. Затянувшись несколько раз, он заглянул в бидон. Там, в воде, барахтались два щуренка. Может, стоило бы посидеть еще часок, — солнце только взошло, да ни к чему — на сегодня хватит. Дижбаяр не имел привычки целыми днями пропадать на реке, как некоторые, для кого рыбная ловля — спорт. Он отправлялся на реку только в том случае, когда им с Ливией хотелось полакомиться свежей рыбкой, и довольствовался скромным уловом. Хотя Дижбаяру уже стукнуло пятьдесят и волосы у него были седые, он выглядел очень моложаво. Медный загар лица оттенялся белой рубашкой, зубы — крепкие, а глаза за стеклами очков — живые, веселые.
Большие ели под жарким утренним солнцем пахли смолой. В тени на листиках травы еще прятались редкие капельки росы, точно крохотные серебряные дробинки. Луг кругом был выкошен, но недалеко от леса коса пощадила кустик колокольчиков. Они ярко синели на солнце, словно сделанные из бумаги.
Дижбаяр наклонился и нарвал большой букет чудесных цветов.
Когда он уже дошел до пригорка, с которого виден был Дом культуры, на повороте дороги показалась повозка с молоком. На ней сидел Кришьянис Вилкуп с ближнего хутора «Вилкупы», где размещалась часть колхозного крупного рогатого скота.
— Э-эй, доброе утро! — крикнул Вилкуп, натягивая вожжи и останавливая лошадь. — Значит, уха будет?
Он достал трубку, ему очень хотелось поболтать — теперь они с женой остались в «Вилкупах» одни. Обе дочери ушли в город.
— Не только уха, и жареная рыбка будет, — похвастался Дижбаяр.
— Слыхали новость? — торопливо спросил Вилкуп. Видно было, что ему очень хочется рассказать о чем-то.
— Какую новость?
— Сын Цауне из Канады письмо отписал.
Дижбаяр сдвинул брови.
— Цауне? Да разве он не…
— Да, да, — быстро поддакнул Вилкуп. — Удрал вместе с немцами, как же! И все время ни слуху ни духу, а тут вдруг письмо — вот тебе и на!
— Так, так, — протянул Дижбаяр. — Вот радость матери…
Ему были одинаково безразличны и Цауне и ее сын, но приличия ради он поинтересовался:
— Значит, домой приедет?
— Как знать… как знать. Видишь, как иной раз выходит — думаешь, что погиб, что все кончено, и вдруг — письмо! Жалко, жалко, что старый не дождался. Ведь он из-за сына…
Дижбаяр, видя, что Вилкуп собирается завести долгий разговор, взялся за бидон и торопливо сказал:
— Надо рыбу домой отнести… — и пошел.
Грохоча пустыми бидонами, Вилкуп поехал дальше.
Вокруг Дома культуры цвели старые липы, в них, словно в огромном улье, жужжали пчелы. Тень от их густых ветвей зеленым кольцом обнимала дом из красного кирпича — бывший дом айзсаргов, построенный при диктатуре Ульманиса, который теперь стал культурным центром села.
Подойдя к дому, Дижбаяр кинул взгляд на белые занавески, закрывавшие окна его квартиры, — видит ли жена, что он с рыбой? Надо бы и новенькую библиотекаршу на уху пригласить — нужно помочь человеку привыкнуть, обжиться. Товарищеское внимание много значит.
Через двор со стороны дороги шел почтальон — сгорбленный старик с густыми седыми усами.
— Товарищ Дижбаяр, — воскликнул почтальон, — получите газетки!
— Спасибо, — поблагодарил Дижбаяр, беря почту. Каждый раз, когда его называли по фамилии, он испытывал некоторую неловкость и злился на самого себя за свою глупость. В самом деле, какой его дьявол попутал тогда, при Ульманисе, сменить фамилию и назваться Дижбаяром? Правда, тогда все помешались на латышизации, но почему он выбрал себе именно такую барскую, сановную фамилию — Дижбаяр[2]? В нынешнее время она совсем не кстати. Уж куда лучше его старая — Карлис Эйхманис. Правда, серенькая она, но зато без претензий.